Книга Imperium - Александр Айзенберг

____________________

…Мезенций, потеряв равновесие, налетел на леопарда. Тот, отскочив, прыгнул на афинянина… Подобрались волки. Не обращая внимания на леопарда, они, бросившись, вонзили зубы и отскочили… Подошел медведь… Ударив несколько раз лапами волков и леопарда, отогнал их от пока живого певца… Еще один медведь схватил Мезенция с другой стороны… Ничего не было слышно. Звери разодрали его на части, и каждый поволок свою добычу – свой кусок…

____________________

Плот с веселыми девушками стал тонуть… Крокодилы оживились, постепенно набирая скорость… Ничего не было слышно…

____________________

Колизей радовался вместе с девушками… с леопардом и медведями… с крокодилами и бегемотами… Красные брызги летели с арены на белые одежды…

____________________

– Слава Цезарю!!!… – выла благодарная толпа, на которую сыпались кренделя, булочки, и падали сосиски.

____________________

Принцепс скривился – всю ночь у него болели зубы – издали это могло сойти за улыбку для великого римского народа – слюны было много, – он сплюнул ее вниз кому-то на голову – зуб мешал четко выговаривать все буквы, но он постарался громко и внятно, с выражением, сказать, обращаясь к публике:

– К-козлы!…

Колизею было плевать и на Орфея, и на Мезенция, и на Цезаря. Он ревел, восхищенный сам собою.

ЦИРК – III

In nomine patris, et Spiritus sancti, et filii…

Пламя светильника – маленький рыжий язычок – дергалось, плясало? показывало язык…

Августин закрыл глаза. Глаза болели уже несколько дней. Они резали, пекли… Бог так хотел… Все время текли слезы… Раскаленный песок в глазах жег…

Враг искушал отложить, бросить перо… упасть ничком и разрыдаться… Черные, серые тени…

Раскаленный песок! Во имя Господа Бога! Во имя Бога нашего взявшего на себя грехи все… тяжкие…

Грохот немой тишины ночи тек, журчал, липкий, бесконечный… Раскаленный песок…

Стук копыт отдавался в ушах, и так же равномерно било солнце – как молот, уверенно и сильно – в самый центр и повсюду… Гул толпы – бесконечный, огромный… И опять музыка, и шум… шум-Сладкий запах крови… липкая кровь – слипающиеся глаза…

Раскаленный песок… Пустота…

____________________

Что же есть соблазн?… Ничто… Бежать, бежать от него… Бежать? Избегать беса? Да-а, но как устоять перед ним?… Если он придет сам-Господи! но побороть соблазн – это ведь совсем другое, а как устоять, Господи, ведаешь ли?… Господи, грешен, но как? как? Ведь в пустыне, где нет крови, арены, женщины, денег, где один мираж – все, все – воздух; и днем, и ночью видишь, видишь ты? И как устоять перед ним, если все равно видишь… А среди них… среди них… Paganus Roma… Исповедуюсь ныне – говорю про то, что видел, видел я сам, да… и знаю про себя. Вот, знаю… То, что далеко – Боже мой, так еще – и то, а вот рядом… теплое… вот… вот… тело… вот… по жилочкам кровь бежит…вот… О-о!!!…

Я понять хочу… Себя хотя бы, но люди все и они рядом – объяснить как, ну как же это? Вот сказал наш Господь о чужой жене – нет, нельзя это – грех смертный, да, но как вот тут быть, если для чего-то дал людям блудниц, как же? но для чего-то? дал Господь их нам…

____________________

Алиппий… Алиппий.

«… В Рим приехал раньше меня, а именно для того, чтобы изучать право. И здесь его с небывалой притягательной силой и в невероятной степени захватили гладиаторские бои. И хотя перед тем он питал к ним неприязнь и даже отвращение, несколько друзей и соучеников, шедших с обеда и встретивших его, несмотря на нежелание и даже сопротивление с его стороны, буквально силой – как это могут позволить себе только друзья – потащили его в амфитеатр, где в те дни давались эти жестокие игры не на жизнь, а на смерть…»

Августин писал – перо мчалось вперед – буквы были небрежные – он спешил – он спешил – он хотел успеть сказать – успеть огласить свою исповедь…

Кому? Господу нашему?… Всеведущему… Зачем?… Людям… Людям? Для чего?… Как же прогнать соблазны!

____________________

Алиппий был его другом, ненавидящим кровавые зрелища. Он их не видел!

____________________

Яркое солнце слепило. Алиппий сопротивлялся как мог и сколько получилось… Но солнце… И, в конце концов – вон там! Вон он – соблазн – победить его? Почему бы и нет! Он перестал дергаться и сказал:

– Тело мое вы можете усадить там, однако дух мой и мои глаза не будут прикованы к игре на арене, итак, я буду пребывать там, но выйду победителем и над вами, и над вашими играми!

А может!… Какое страшное слово: «попробуй»… Я помню, Марк, также приехавший из провинции, спокойно и тихо сказал: – Ему понравится.

____________________

«Его все равно взяли с собой, может быть, именно потому, что им хотелось узнать, сможет ли он сдержать свое слово».

____________________

Вот я не устоял – не устоишь и ты! и ты! и ты!

____________________

Когда они пришли в театр и пробились к каким-то местам, там уже царили дикие страсти. Алиппий закрыл глаза и запретил своему духу отдаваться греховному безобразию. Ах, если бы он себе заткнул и уши!

____________________

Закрыл глаза?… Значит, он знал себя и боялся себя.

____________________

Богопротивно… мерзко… богопротивно… гадко… не буду смотреть… Богопротивно!!!

____________________

Рев толпы!… Рев толпы!… Рев толпы!!…

Поднимающий и уносящий в небо, и обрыв, и стремительно летящий вниз – и вверх – сжимается сердце – бурлит кровь – стучит – стучит – стучит в груди дикий ритм – Бог толпы!

____________________

… И он открыл глаза, сраженный любопытством, будто бы он был защищен против него так, что и взгляд, брошенный на арену, не мог ничего ему сделать, а сам же он всегда был способен сдерживать свои чувства. И тогда душе его была нанесена более глубокая рана, чем телу того, на кого он хотел взглянуть, и он пал ниже, чем тот, падение которого вызвало этот вой.

____________________

А ведь того человека убили…

____________________

«Дух Алиппия давно был уже готов к этому поражению и падению: он был скорее дерзок, чем силен, и тем бессильнее он проявил себя там, где хотел бы более всего надеяться на себя. Ибо только он увидел кровь…»

Вот любовь, любовь земная и любовь небесная… Вот Слово… Я вот…

____________________

«… как тут же вдохнул в себя дикую жестокость и не мог уже оторвать взгляда и, словно завороженный, смотрел на арену и наслаждался диким удовольствием и не знал этого и упивался с кровожадным наслаждением безобразной этой борьбой.»