Книга Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

Время было раннее, воскресное. Вокзал был пуст, за исключением нескольких личностей кавказского типа, которые бесцельно слонялись по перрону, убивая время.

— Турки, — прокомментировал Ломакин и стал грузить мои вещи на тележку.

К нам присоединился водитель посольского микроавтобуса, мы вместе выкатили тележку на привокзальную площадь, погрузили вещи и поехали в посольство. Там меня поселили в маленькой комнатушке на верхнем этаже флигеля, в котором обитали технические сотрудники с семьями. На первом этаже располагалась начальная школа, а в подвале — кооперативный магазинчик, помогавший советским загранработникам выживать в условиях чувствительного разрыва между их покупательной способностью и ценами на повседневные товары в городе. Мне предстояло прожить тут пару месяцев, пока не будет подобрана квартира в городе.

Начальство до конца выдержало линию на соблюдение конспирации и на первых порах приставило ко мне «чистого» дипломата Ломакина, чтобы у датских контрразведчиков не возникло «шальных» мыслей о моём настоящем «профессьон де фуа». В ту пору в моде было наставничество, и сразу по приезде в Данию я в лице Ломакина тоже получил наставника. Валентин отвечал за контакты с местным «Обществом дружбы с Советским Союзом». Он был не намного старше меня, но уже успел поработать пару лет в Дании и считался опытным работником внешнеполитического фронта.

По характеру осторожен, замкнут, женат.

В его задачу входило введение меня в курс датских культурнополитических событий и реалий и плавное подключение к коллективной работе посольства. Ломакин представил меня руководству общества, и под его наблюдением я стал делать первые робкие шаги на поприще укрепления дружбы Дании с Советским Союзом. Конечно, большинство активистов общества были коммунистами, но не все. Уже тогда мне бросилось в глаза, что средний возраст членов общества, как и в датской компартии, склонялся к шестидесяти годам, что давало пищу для размышлений. Конечно, не все симпатизирующие нам в те годы датчане состояли в обществе, но если среди активистов преобладали одни старики и коммунисты, то напрашивался вопрос: кто же встанет во главе этой организации через десяток лет?

При мне сменилось несколько руководителей общества. Когда я приехал в Копенгаген, его правление возглавлял Ингмар Вагнер, но в 1973 году его сменил семидесятивосьмилетний адвокат и общественный деятель Хермуд Ланнунг — можно сказать, легендарная личность. Благодаря своему колоссальному опыту и авторитету, он в значительной степени способствовал активности этой общественной организации, но в силу своего преклонного возраста с трудом уже справлялся со своими обязанностями. К тому же общество было у него не единственной общественной нагрузкой.

Хермуд Ланнунг — ходячая история нашего века. Родился он в семье датского помещика на острове Зеландия (впоследствии он будет называть себя «деревенским пареньком»), окончил провинциальную гимназию города Соре, которая дала стране не одного политического и государственного деятеля. Главной особенностью этого датского Кембриджа было то, что уже в начале века там преподавали русский язык. Это и определило судьбу Хермуда.

В начале 1917 года в одной датской газете появляется объявление о том, что датской миссии в Петрограде требуется сотрудник со знанием русского языка. Студент юридического факультета Копенгагенского университета, не раздумывая, подаёт заявление в Министерство иностранных дел, и в марте 1917 года он уже гуляет по улицам революционной русской столицы, представляя, кроме датского МИДа, также и Датский Красный Крест. «Деревенский паренёк» из Зеландии становится свидетелем исторических событий в России, оказывается в самой гуще политических событий. Он закладывал ватой уши от выстрелов «Авроры», видел и слышал Ленина, представившего первый декрет советской власти о мире, ходил на Дворцовую площадь сразу после взятия Зимнего дворца революционными матросами, солдатами и рабочими и нюхал запахи разлитого ими на площади вина из царских подвалов.

В 1919 году Дания прерывает отношения с большевистской Россией, и Ланнунг возвращается домой. Но уже в 1922 году он появляется в нашей стране снова — на этот раз в качестве комиссара Миссии норвежского полярного исследователя, путешественника и гуманиста Фритьофа Нансена с целью оказания помощи голодающим. За два года работы Хермуд Ланнунг исколесил почти всю матушку-Россию, многое там увидел и пережил.

В январе 1924 года он оказывается в Москве и как представитель нансеновской миссии участвует в похоронах Ленина, сопровождая гроб с его телом с Павелецкого вокзала и стоя в почётном карауле в Колонном зале рядом с Крупской. Обо всём этом он написал в своей книге «Моя молодость в России».

В Дании Ланнунг вступил в радикальную партию, традиционно занимающую пацифистские позиции, и активно участвует в движении за мир и разоружение. В течение двадцати лет он неразрывно связан с деятельностью ООН — сначала как представитель Дании в ООН, а потом сотрудник её аппарата на должностях председателя различных комитетов и комиссий. За свою неутомимую работу в интересах мира он награждён медалью ООН — случай чрезвычайно редкий в практике этой международной организации.

После работы в ООН, не прекращая общественно-политической деятельности, Ланнунг открывает в центре Копенгагене свою адвокатскую контору, и вот в этом качестве мне посчастливилось застать его в Копенгагене в 1970—1974 годах.

Хермуд Ланнунг вёл тогда дела Инюрколлегии — общественной организации при Коллегии адвокатов Советского Союза, созданной для оказания помощи советским гражданам, у которых за границей открывалось наследство от умерших родственников. Практически во всех странах Европы и Америки Инюрколлегия имела своих представителей в лице местной адвокатуры и исправно выколачивала деньги из-за границы. Наследственная масса в виде твёрдой валюты, за вычетом гонорара и накладных расходов адвокатов, поступала в советскую казну, а наследникам выдавался её эквивалент в рублях — опять же за вычетом налога и стоимости услуг Инюрколлегии.

Консульские учреждения Советского Союза выступали в качестве посредников между Инюрколлегией и иностранными адвокатами на местах. В консульском отделе посольства мне был сразу передан участок работы по линии Инюрколлегии, и я был представлен Хермуду Ланнугу. Как только в стране открывалось наследство в пользу советского гражданина, к нему сразу подключался Хермуд Ланнунг. Он сообщал, какие формальности нужно выполнить для реализации того или иного дела — как правило, эти формальности ограничивались сбором и пересылкой в консульский отдел различных метрик с доказательствами степени родства советского наследника с умершим в Дании наследодателем, я уведомлял об этом Инюрколлегию, и та приступала к розыску наследника на обширных территориях Советского Союза.

Дела эти велись годами, но тем не менее большинство их реализовывалось—по пять-шесть дел в год, и консульский отдел с гордостью отчитывался о пополнении государственной казны энной суммой в валюте.

X. Ланнугу уже было под восемьдесят, но выглядел он достаточно бодро, не пропускал ни одного приёма в посольстве и своей сухонькой ручкой твёрдо держал стакан с джином и тоником. Чувствовалась большая дипломатическая школа! Небольшого роста, сухонький, осанистый, с седым чубчиком на коротко постриженной маленькой воробьиной головке, вросшей в плечи из-за приобретённой сутулости шеи, одетый в строгий тёмный костюм с галстуком, он важно восседал в адвокатском кресле, когда я приходил к нему в контору, или с той же значительной миной на лице и подчёркнутой значимостью своей персоны расхаживал по представительскому залу посольства. Казалось, что перед тобой важный и неприступный деятель.