Книга Зелень. Трава. Благодать - Шон Макбрайд

В принципе, нам запрещается сидеть здесь, на эстакаде, но подчиняться такому идиотскому запрету просто невозможно. Раньше тут ходил тихоходный поезд, но теперь, после того как пару лет назад летом одному мальчишке по имени Дэнни Дойл отрезало здесь ногу, когда он попытался перепрыгнуть через рельсы, линию закрыли. Сразу после несчастья родители вместе со священниками стали добиваться, чтобы поезд убрали, и в итоге настояли на своем. Даже теперь, когда никакого поезда уже нет и в помине, они как ненормальные что ни день предупреждают нас держаться подальше от путей и особенно от эстакады. Доски здесь действительно шаткие и щели между ними достаточно широкие, чтобы тощий ублюдок вроде меня мог провалиться и приземлиться на лобовое стекло какой-нибудь машины из потока внизу. Но такого не может быть. Среди нас таких смелых и отважных нет. С нас хватит и доски покрепче, на которой можно просто посидеть и полюбоваться видом, который мне очень нравится, потому что чувство такое, будто ты жмурик.

Только не подумайте, что я уже на тот свет собрался. Просто отсюда я смотрю на весь свой мир сверху, с высоты, и выглядит он намного лучше, чем из окон первого этажа. Вот, например, справа от меня, где магазины, солнце сверкает, отражаясь в окнах домов. В тех же самых сплошь заляпанных грязью окнах, если смотреть на них с тротуара. Слева все еще красивей. За церковной землей тянется парк, и отсюда, с эстакады, видно и как дважды круто поворачивает велосипедная дорожка, и ручей виден, и верхушки деревьев, роняющих на землю свои листья и тени. Даже церковные здания кажутся милыми и опрятными — и не подумаешь, что они кишат священниками, трупами и пингвинами (местное название монашек, молящихся за ваши грешные души, покуда сами вы дома отлыниваете). Отсюда все такое тихое, будь то магазины справа или кладбище слева. Единственно откуда доносятся хоть какие-то звуки — это снизу: шорох шин да лязг троллейбусных дуг. Троллейбус, скрипя тормозами, останавливается чуть ли не у каждого дома, чтобы высадить или посадить очередную порцию старперов. Дуги торчат как две большие антенны, тянущиеся к проводам, и из-под них то и дело сыплются искры. Мне нравится этот звук: есть в нем какой-то успокаивающий ритм. И все это вместе рождает во мне чувство чего-то огромного и прекрасного, какой и должна быть любовь, любовь ко всему, что я зову своим домом. Если дать глазам расфокусироваться, то с той стороны, где парк и кладбище, все перестает казаться просто зеленым, а с той, где дома и магазины, — просто бетонным. Вокруг все сплошь становится зеленым, как трава.

— Генри, как ты думаешь, у кого сиськи лучше — у моей сестры или у твоей мамы? — потягивая украденное у Жирного Мэтта пиво, спрашивает Бобби Джеймс, пока мы наблюдаем за тем, как, повернув с кладбища направо, в нашу сторону движется похоронная процессия с включенными в полдень фарами и прикрепленным к крыше катафалка крестом со вделанной в него надписью «похороны» на оранжевом фоне.

— Сложный вопрос, — отвечаю я. — У твоей сестры объемней, но я бы с большим удовольствием потискал мамины.

— Не согласен. Что еще может быть в сиськах кроме объема?

— Выразительность, — раздраженно разъясняю я, — округлость и жесткость. — Я загибаю по пальцу на каждую из этих наиважнейших характеристик. — Тебе только одно и надо — такие дыни, чтоб в руках не умещались. А у твоей сестры целые арбузы. Мне они очень нравятся, короче. Просто я хочу сказать, что от таких все тело в синяках будет. Так и убиться можно.

— Убиться? — говорит он. — Покалечиться — возможно, но убиться — нет. По-моему, величина — самое главное. Я бы лучше пощупал у сестры. Гарри, а тебе какие больше хочется?

У Гарри, который до этого сидел себе тихо в надежде, что его не спросят, энергетический напиток от неожиданности попадает не в то горло. Содержимое банки приземляется на лобовое стекло универсала, следующего в процессии. Водитель, мужик с пышной шевелюрой и женой с сиськами номер два на пассажирском сиденье, недоуменно смотрит по сторонам, но не наверх, так что мы остаемся незамеченными.

— Черт, ты угодил прямиком в похоронную машину, — говорит Бобби. — Ну, у кого лучше — у мамы или у сестры?

— Я не знаю, — смущенно отвечает Гарри.

— Что значит «не знаю»? Либо одно, либо другое, — требует Бобби.

— Нет, — отвечает Гарри, испуганно и упрямо глядя перед собой.

— Скажи имя, и все. Джинни Джеймс. Миссис Тухи.

— Нет, не буду.

— Меня от тебя тошнит. Не хотел тебе говорить, но так оно и есть. Придется отсесть подальше. — С этими словами Джеймси резко встает. Правая нога проскальзывает в щель между балками. Мы с Гарри в унисон кричим черт и господи и хватаем его за рубашку. Он приземляется яйцами на балку, но дальше не проваливается. Далеко внизу пивная банка попадает по крыше другой машины из той же процессии. Стриженный бобриком парень за рулем замечает нас в заднее стекло и хмурится, но молчит, видимо из уважения к покойному товарищу.

— Генри, — говорит Гарри, меняя тему разговора, покуда Джеймс трет ушибленные яйца, — куда отправимся сначала? В музыкальный магазин, в ювелирный или в похоронку?

Завтра вечером я буду петь «Далеко за синим морем» Бобби Дэрина — как когда-то папа пел для мамы, — а потом во время свадебного приема в банкетном зале «У Манджоли» предложу Грейс выйти за меня замуж. После ужина, наверное. Мы собираемся в ювелирный магазин за кольцом. Эта фальшивка стоит всего сто долларов. В прошлом году его купил Стивен, чтобы сделать предложение Мэган О’Дрейн, а потом, когда она погибла, сдал обратно, да еще со своим сердцем и головой в придачу. Кроме того нам надо заскочить в музыкальный магазин, чтобы напомнить его владельцу, Маусу Макгинли, о том, что он со своей большой группой завтра должен там играть забесплатно — спасибо Гарри и его газонокосилочным связям в мире взрослых, — пока я буду петь. Следующее на очереди — похоронное агентство, куда мы отправимся договариваться насчет катафалка, который потом повезет нас с Грейс кататься вокруг города. Конечно, катафалк — не лучший выбор, но зато бесплатно, — опять же, спасибо Гарри. Что же касается самой Грейс, то я не особо рассчитываю, что дело закончится помолвкой или женитьбой. Я просто хочу с шиком и при всех признаться ей в любви.

— Давайте пойдем в похоронку вечером, чтобы было темно, — предлагаю я.

— Ага, — соглашается Джеймси, — когда будет темно.

— Нет, лучше сходим засветло, — говорит Гарри, который боится похоронных агентств ничуть не меньше сисек. — Там кругом гробы. Мне будет страшно.

— Тогда решено. Вечером идем в агентство, — говорит Бобби Джеймс, давая мне пять.

— Кроме того, — добавляю я, — музыкальный магазин закрывается сегодня раньше и завтра не работает.

— Здорово, — надувается Гарри.

— Да ради бога, Гар, дуйся сколько влезет, нам-то что? — говорит ему Бобби, а затем поворачивается ко мне. — Генри, объясни мне одну вещь: думаешь, оно все того стоит? Я по-прежнему слабо себе представляю, как ты будешь сначала ей петь, а потом предложение делать. Не скажу даже, что ты для этого слишком туп. Мне просто интересно, зачем ты это делаешь. Вам обоим по тринадцать. Думаешь, она ответит да?