Книга Андерманир штук - Евгений Клюев

Сколько оставался он в воздухе, этот луч? Минуту? Пять минут? Час? Но за это время зрители успели забыть обо всем, ибо каждый из них превратился в него – ослепительной белизны луч, прилетевший ниоткуда и медлящий на пути в никуда. Боже, светлый Боже, что же будет с нами, что же будет со всеми нами!

Но опять возникла из темноты голубая ладонь – у самого основания столпика. И два тонких, два длинных пальца прикоснулись к основанию этому – совсем чуть-чуть потянув столпик вниз. И – ах!.. Он соскользнул со своей головокружительной высоты – так стремительно, что публика отпрянула назад, почувствовав мгновенное головокружение: тончайший шелковый платок быстрой струйкой мелькнул из-под купола и тут же пропал в руке Антонио Феери.

Не было у вас никакого столпика, дорогие мои. Не было – и никогда больше не будет. Фокус изжил себя.

– Какой артист, Господи… – шепотом сказала капельдинерша никому, прислонясь к стене. И повторила: – Какой артист!

А публика уже зашелестела: сначала аплодисменты все никак не могли набрать силу, однако медленно набрали – и остановить их теперь, казалось, было невозможно. Но взмах руки – и они не столько стихли, сколько прекратились, даже – исчезли: все, вмиг.

– Теперь я попрошу кого-нибудь из зала…

Антонио Феери не успел договорить «…спуститься ко мне в манеж», – а из третьего ряда уже бежал к нему молодой человек… мальчик в белой рубашке и синих джинсах. Он оказался рядом с Антонио Феери, когда тот механически заканчивал никому теперь не нужную фразу.

– Зачем, львенок? – беззвучно спросил дед Антонио и беззвучно же произнес: – Так не надо было. Нельзя.

– Я с Вами, Антонио Феери, – не то сказал, не то ничего не сказал Лев и, болезненно морщась от направленного прямо в глаза яркого света, громко произнес: – Готов!

В зале засмеялись и захлопали – теперь беспорядочно.

Глаза львенка смотрели прямо – и под пристальным этим взглядом Антонио Феери растерялся.

Львенок вырос. Стал львом и забыл о своем страхе перед Антонио Феери. Волшебный мостик под названием «дед Антонио» уже не нужен ему.

Теперь лев, не боясь, выходит на бой – на бой с Антонио Феери, с его фокусами, со всеми фокусами мира. И это бой насмерть. Деду Антонио не вернуться из него живым. Глупый, глупый львенок… жестокий молодой лев! Как же ты не понимаешь… я без колебаний стану твоей добычей, чтобы ты – на глазах честной публики – растерзал меня прямо тут, на арене! Hoc est corpus meum, хокус-покус… фокус-покус! Я даже не буду пробовать тягаться с тобой: сейчас ты увидишь фиаско Антонио Феери – и поймешь, что все фокусы на свете, увы, давно уже изжили себя. Можешь рассказать об этом публике: она будет рада! Публика обожает разоблачения… Эффектная концовка программы – вместо кролика с поганой мордой появляется на арене прекрасный юный лев и запихивает иллюзиониста в цилиндр. На-всег-да.

На вызов добровольца из зала Антон Петрович приготовил совсем простой фокус – пожалуй, самый простой из всех известных, но невероятно популярный когда-то: в средневековой, например, Италии. Дома он проделывал этот фокус сотни раз – и Лев уже, конечно, знал его наизусть. Фокус состоял в том, что партнеру не удается разорвать тоненькую совсем паутинку.

– Почему в манеже внук иллюзиониста?

Антон Петрович слышит голос, произносящий эти слова.

Антон Петрович не знает, слышат ли голос другие: все зависит от того, откуда раздается голос – из публики или из его собственного сердца.

Но времени разбираться с происхождением голоса – нет. Вполне и вполне вероятно, что Маневич поднялся в своем пятом ряду, справа от прохода, и теперь рассказывает всем: дескать, это подлог, опять подлог… Антонио Феери не может без подлога. Без подлога не может ни один иллюзионист. Если поблизости нет его дочери – жди внука: без родственников в таких делах не обойтись! Они не предадут, они исполнительны. Уговорил же Йозеф Фрелих собственного малолетнего сына исчезать и появляться – скрываясь в отцовских шароварах… кто бы еще, кроме сына, согласился в штанах у Фрелиха сидеть?

Ах, Лев, Лев, что же ты такой вот… неосторожный совсем! Выбежать на арену и разорвать паутинку, которая еще даже не натянута… Паутинку между фантазией и реальностью – ту самую, которую столько лет оберегал иллюзионист Антонио Феери! И которая трепетала под шквалами аплодисментов, но ни разу не лопнула. Паутинку между жизнью и смертью – тоненький канатик, натянутый над ареной и с трудом выдерживающий вес моего старого тела. Hoc est corpus meum…

Молодой лев, играя, тронет паутинку лапой и – прощай, жизнь!

Но, Господи… с какой же надеждой смотрит вдруг на него этот молодой лев! Неужели он все еще хочет чуда? Разве он вышел на арену не для того, чтобы сражаться и победить? «Я с Вами, Антонио Феери!» – сказал он… кому он это сказал? Антону Петровичу? Деду Антонио? Или действительно – самому Антонио Феери, «гордости национального цирка»?

Неважно. Антонио Феери принял уже решение.

Мальчик стоял перед ним. Незнакомый мальчик в белой рубашке и синих джинсах. Мальчик из четвертого ряда, захотевший участвовать в фокусе. Русые волосы и итальянские, ренессансные глаза – отчего-то покрасневшие. Кто его родители?

– Благодарю Вас, молодой человек.

Нездешний этот голос не испугал Льва – он поверг его в ужас. Тот самый ужас, который был знаком с детства, когда, почти не дыша, Лев смотрел на Антонио Феери, пе-ре-пи-ли-ва-ю-ще-го Леночку пополам.

И – рука Антонио Феери, протянутая для рукопожатия: сухого ледяного рукопожатия. Сухое ледяное рукопожатие – навстречу горячей и влажной ладони Льва. Ты сам вызвался, львенок. Я не вызывал тебя.

После рукопожатия Лев перестал чувствовать кисть правой руки. Совсем. Словно не было у его правой руки никакой кисти, а то, что было, – обман зрения. Детский ужас сменился паникой – не детской. Если бы ему только что исполнилось шесть лет… семь, даже восемь! Тогда оставался бы путь назад – произнеси: «Дед Антонио!» – и наваждение исчезнет. Но теперь уже нельзя, теперь он взрослый.

– Я уйду, – одними губами сказал Лев, не глядя на Антонио Феери, но, еще не договорив, услышал навстречу:

– Ты останешься.

Потому что так не бывает, львенок. В бой значит в бой. Но не надо бояться: это же бой со мной! Я обещаю тебе, что ты не погибнешь в бою. Я обещаю тебе, что в бою погибну я: вот она, моя паутинка, – протяни игривую лапу, молодой лев!

Паутинка, как всегда, возникла просто-из-воздуха: откуда-то Лев знал, что Антонио Феери выберет именно этот фокус. Она блестела между рук иллюзиониста, разведенных в стороны: большим и указательным пальцами каждой руки тот держал паутинку за кончики. Развел руки в разные стороны – и лопнула паутинка.

Но уже вторая паутинка блестит между опять разведенными в стороны руками: ее-то и должен не суметь разорвать Лев.

Он хотел сосредоточиться на паутинке, но не мог: перед ним, на лице Антонио Феери, были глаза деда Антонио, и в глазах деда Антонио был вызов… почему вызов, дед Антонио? Я же вышел сюда не за этим – я спасать тебя вышел, дед Антонио! Я вышел, чтобы не-суметь-разорвать-паутинку, потому что здесь, в этом зале, по-настоящему ты можешь положиться только на меня одного. Остальные… кто же их, остальных, знает? Половине всех присутствующих, несомненно, известен трюк с паутинкой: а ну как кто-нибудь вышел бы и – разорвал? Что тогда, дед Антонио? Но у тебя в глазах – вызов, и я не знаю, как быть…