Книга Возвращение из Индии - Авраам Бен Иегошуа

Что могут ожидать они — все они — от тайны, которая ведет в никуда? И особенно молодой врач, скорее задумчивый и одинокий герой этого повествования, столь резко вырванный три дня тому назад из хирургического отделения профессора Хишина — места, которое, являясь содержанием его жизни весь последний год, и было средоточием его надежд на будущее, взамен этого оказавшийся неожиданно для себя вовлеченным в путешествие по Индии, где он был лишен даже простой возможности и даже надежды прилепиться к кому-или к чему-либо.

Он закончил бритье, вымыл лицо и стал укладывать вещи. Лицо его было мрачным, под стать настроению, в котором преобладало глубокое чувство обиды. Но прежде чем покинуть эту полутемную комнату, где цветастые портьеры из шелка были все еще задернуты, он огляделся, запоминая мельчайшие детали своего бытия перед тем как отправиться в мир, кипевший за окнами, ему не должно было быть стыдно перед друзьями и знакомыми, когда из Нью-Дели он вернется домой, за то, что упустил что-то, не увидев то, что должен был увидеть.

Бросив быстрый взгляд на дверь и убедившись, что она заперта, он вдруг сбросил одежду и совершенно голым упал в постель, где, не думая ни о чем, начал лихорадочно и безрадостно мастурбировитъ, надеясь, что это принесет ему облегчение перед долгим путешествием, предстоящим ему, поскольку был уверен, что следующая кровать, которая его ожидала где-то, могла оказаться в совсем уж немыслимой дали.

Тем не менее молодой доктор не готов был совсем отказаться от надежды добраться до этой, мистической в определенном смысле, кровати в ту минуту, когда он, выйдя из гостиницы, взбодрившийся и возбужденный, испытывая легкое головокружение, нырнул прямо в сердцевину раскаленного индийского дня, пропитанного плывущим в воздухе смрадом многоцветной, оглушающее многоязычной человеческой реки — зрелище, вызвавшее у него приступ боли, ибо именно здесь, на этих самых улицах, всего днем раньше, пусть даже под покровом ночной темноты, он ощутил умиротворение, расслабленность и нежность. Сейчас все было иным и исчезло вместе с теми кадрами из британских кинофильмов — кинофильмов, в которых он уже отыскал свою роль этой ночью, и которую наступивший день заставил исчезнуть, оставив его один на один безо всяких барьеров перед лицом неотвратимой реальности. И эта появившаяся вдруг тревога, возникшая беспричинно и внезапно, была столь сильна и неожиданна, что молодой врач остановил первого попавшегося на глаза рикшу — пусть даже такого, чья коляска приводилась в движение не двигателем мотоцикла, и вращением велосипедных педалей, и, взобравшись на мягкое сиденье, произнес:

— Доставьте меня прежде всего к усыпальнице Хумаюна. — И хозяин, он же водитель, серьезного вида индус лет пятидесяти, носивший солнцезащитные очки и говоривший по-английски лучше своего пассажира, оказался на диво осведомленным гидом. В течение долгого дня он возил своего молодого клиента по всему городу, комментируя увиденное ими в высшей степени интеллигентно и полно, стараясь показать все, что только заслуживало быть увиденным, в том числе и достопримечательности, о которых туристический справочник упоминал лишь как о существующих опциях. Таким образом, после посещения могилы индуистского святого, они сумели обозреть комплекс великолепной мечети Кутаб с его бесподобным минаретом и даже — ненадолго — заглянуть в Национальный музей, после чего гид, неутомимо крутивший все это время педали ржавого велосипеда, решив про себя, что его пассажир не обычный, не знающий чем себя занять бездельник-турист, а человек, преследующий особую цель, и к тому же приглядистый и неутомимый, да еще к тому же врач, впервые попавший в Индию, понял, что не может не показать ему совсем уже уникального места — специальной больницы для птиц, располагавшейся, по случаю, совсем неподалеку от Красного форта, где они и были. Больница находилась на втором этаже в тускло освещенном зале, полном вонючих клеток, в которых и содержались больные и раненые птицы. У некоторых на ногах были лубки, и все они имели запущенный, запаршивевший и жалкий вид, даже самые хищные из них; время от времени воздух прорезал пронзительный вопль, особенно ужасный в тесноте помещения. Все это вызывало чувство омерзения, а вовсе не сострадания и сочувствия. Наконец молодой врач понял, что сыт по горло, и решительно двинулся к выходу.

— Что за дикая идея, — сказал он, как только они оказались снаружи. Заметив, как передернулось лицо сопровождавшего его индуса, он смягчил свою реплику. — Может быть, сама идея организации госпиталя для птиц и не лишена оригинальности, но может быть также, что сострадание к людям важнее?

Индус-рикша снял солнцезащитные очки, за которыми оказались слегка покрасневшие глаза, и заговорил о реинкарнации душ, причем говорил он с таким убеждением и пылом, что доктору оставалось только слушать, стиснув зубы, время от времени невольно кивая и не произнося ни слова. А после того, как речь гида подошла к концу, он заплатил ему ровно столько, сколько было положено, и отпустил безо всяких чаевых. А затем, вместо того чтобы еще раз, как он намеревался, спуститься к реке, чтобы насладиться ее видом при дневном свете, он повернул назад и, чувствуя себя опустошенным и подавленным, медленно побрел по направлению к гостинице. Было уже пять часов пополудни, и мягкость наступающего вечера причудливым образом смешивалась с незнакомыми европейцу ароматами.

Сейчас, когда в его распоряжении была карта Нью-Дели, он смог отыскать обратную дорогу, не обращаясь к чьей-либо помощи. Он сел за столик в ресторане и сидел так, глядя на человеческую реку, пока к собственному своему изумлению не разглядел вдруг в толпе туристов Лазара и его жену (на ней все еще был тот утренний индийский шарф), прошествовавших в нескольких шагах от него, как если бы это было самым обыкновенным делом в жизни; миновав то место, где он сидел, супружеская пара бодро устремилась к лавке, торговавшей тканями и коврами. «Как все же странно, — подумал он, — как странно натолкнуться именно на них в городе, заполненном миллионами людей! Именно на них и именно здесь, на этом клочке земли… Как это странно», — думал он, торопливо допивая свой чай в ожидании минуты, когда они выйдут из лавки, а он двинется им навстречу, и ее улыбка рассеет его тоску. А потом они расскажут друг другу обо всем, что случилось с ними за этот день, что они видели из того, что стоило увидеть, и что еще осталось, — у него было смутное ощущение каких-то невыполненных обязательств, которые он мог еще выполнить в эти несколько последних часов пребывания в Нью-Дели. Но они все не выходили из лавки. Пустая чашка одиноко стояла на его столике. Он уже успел расплатиться с официантом и теперь, внутренне посмеиваясь над ненасытной, по-видимому, страстью к покупкам у этой пары уже немолодых и солидных людей, ждал их появления, готовый, если надо, прийти на помощь. В конце концов он решил отправиться в лавку сам. Но в лавке их не было. В этом была некая загадка — в том, как они внезапно появились, и в том, как столь же внезапно исчезли. Во всем этом померещилась ему какая-то таинственность — именно это слово пришло ему на ум; и хотя, он не произнес его вслух, но ощущение было именно таким — загадочным, как некий знак, знамение, намек.

Он добрался до гостиницы к семи, часом ранее оговоренного времени. «Скорее всего, — понял он, — они вышли из лавки и ускользнули от него в то самое время, пока он расплачивался с официантом и пересчитывал сдачу». Он расположился поудобнее на диване, стоявшем в углу зала на первом этаже неподалеку от дежурного администратора, здесь же он бросил свой рюкзак и саквояж. С этой позиции ему видны были все посетители гостиницы — как те, кто входил, так и те, кто покидал ее, причем особенное внимание он уделял индускам — вне зависимости от их возраста, пытаясь понять при этом, как западный человек, страдающий от, так сказать, сексуальной застенчивости (подобно ему самому) мог бы познакомиться с ними… При этом он думал о своих родителях; тут же решил позвонить им — не потому, что полагал, будто они в эту минуту беспокоятся о нем, но просто чтобы услышать успокаивающие звуки родных голосов, а кроме того, подумал он, что ни говори, его родители в известной мере тоже несли ответственность за то, что он оказался здесь. Но дежурный администратор тщетно пытался пробиться сквозь забитую постояльцами гостиницы международную линию; в конце концов он посоветовал позвонить из почтового отделения, расположенного неподалеку.