Книга Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки - Мэрилин Монро - Эндрю О'Хоган

— Я хороший, — жалостно проскулил я, тыкаясь носом ей в руку, пока мы залезали обратно в машину.

Мы поехали проведать Сэмми. По дороге Мэрилин со мной не разговаривала, но я не очень-то переживал на этот счет. Когда дело доходит до человечьих обид, я всегда придерживаюсь одной политики: прости их, ибо не ведают они, что творят. Я позаимствовал этот принцип у одного великого человека, Deus absconditus, незримого Бога, чей сын Иисус говорит так в кино о людях, которые вбивают в него гвозди. Думается, я видел это в фильме Сесиля Б. де Милля «Царь царей» — немного перебор, если хотите знать мое мнение. Ну да не важно; словом, его распинают на кресте, толпа воет и плачет, а потом он вскакивает на ноги, точно кот Сильвестр или Хитрый Койот после падения с огромной высоты. Мэрилин велела водителю ехать в «Копакабану» на Восточной Шестидесятой улице, отвернулась к окну и стала смотреть на витрины — я тыкался мордой ей в ладошку, а наш автомобиль медленно катил прочь от центра города. Наконец она смягчилась и погладила меня по носу.

— Привет, Снежок! — сказала Мэрилин. Я вжался головой в ее шубку, а она подхватила меня и расцеловала. — Видела в «Саксе» дивное платье ирландского полотна, цвета пальмовых листьев. Напомни мне его забрать, разбойник! Хорошо?

В «Копакабане», ночном клубе с хорошей кухней, собак не очень-то уважали, но Мэрилин — это Мэрилин (точнее, Фрэнк — это Фрэнк), и водитель подогнал машину к служебному входу.

— Ну вот опять, — вздохнула Мэрилин, когда мы подъехали. — Держись крепче, Маф. Тут фотографы.

В следующий миг мы вышли из машины: Мэрилин спрятала меня под шубку, так что наружу торчала только моя голова. Все мускулы ее тела напряглись, когда она одарила фотографов радушной улыбкой.

— Скоро ли вы разводитесь с мистером Миллером? — крикнул кто-то.

— Не сегодня, мальчики, — сказала Мэрилин. — То есть без комментариев.

В мире Фрэнка Синатры чем богаче и влиятельней ты был, тем ближе к нему сидел, поэтому его столик в «Копе» был не просто стол, а эпицентр: самое сердце золотого пруда, от которого кругами расходились столики поменьше. Посетители за дальними столами выкручивали шеи, проматывали годовую премию и наслаждались рождественской атмосферой, радуясь, что вообще попали в этот зал. Мэрилин подсела к Фрэнку, взяла сигарету, прикурила от поданной кем-то зажигалки, полуприкрыла веки и со словами «Почему бы и нет!» приняла бокал шампанского. Из дальних уголков зала раздались тихие аплодисменты, и Фрэнк — он стоял перед нами в безупречном синем костюме — чуть нахмурился и сперва обратил заинтересованное ухо к Родди Макдауэллу, который сидел рядом со мной и Мэрилин, а затем ухмыльнулся своему другу Фрэнку Тодаро, расположившемуся справа от него. Аплодисменты интриговали: складывалось впечатление, что о Мэрилин судачил весь город. Синатра указал на меня и поведал гостям о моей жизни — как понимал ее Синатра, то есть описал свое участие в событиях, приведших меня к Мэрилин.

— Привет, малышка! Как поживает песик твоей мечты?

— Шикарно, — ответила Мэрилин, изображая Мэрилин. — Похоже, он такой же проказник, как и ты, папочка.

Для мистера Тодаро этот вечер подводил своеобразный итог всему прошедшему десятилетию. Он понятия не имел, какое заваривается веселье, и все еще думал, будто Америка достигла своего расцвета во времена Аль Капоне. Но ему доставляло кайф сидеть напротив такой знаменитой актрисы. Глядя, как Мэрилин подпирает пальцем очаровательную щечку, он думал, что эта пышущая здоровьем девочка кого угодно поставит на ноги, а для такого старого сердечника, как он, это кое-что да значило. Она ответила ему отточенным годами практики взглядом: я буду с вами любезна, но не более того. Помню, он постучал пальцами по бокалу, словно наигрывая на каком-то духовом инструменте, и со знанием дела наклонил его к себе, а затем подмигнул. Если говорить о декоре, то его глянец показался мне малость чересчур ровным.

— Мужчина никогда не признается в двух вещах, — сказал он. — Что он плохо водит и что он плох в постели.

— Знаю, — ответила моя хозяйка. — Но чаще всего он не торопится в одном и слишком быстр в другом.

Танцовщицы были так себе, зато они очень задорно скакали по полу в своих латиноамериканских блузочках. Маракас всегда казался мне до странности омерзительным инструментом, но эти девчата трясли погремушками так, как ими не трясли, должно быть, за всю долгую историю развлечений. Когда Сэмми Дэвис-младший стал непринужденно пробираться на авансцену, публика начала потихоньку сходить с ума. Я залез под стол и попил из миски, которую поставили специально для меня, а потом пробрался дальше — полюбоваться туфлями гостей. Полуботинки мистера Тодаро подпрыгивали в такт музыке, шпильки Мэрилин отбивали по полу нервный ритм. Сильно пахло гуталином и мастикой, и так же сильно было чувство всеобщего единения — здесь и сейчас, между непринужденностью игры на публику и мистикой политической жизни. Глядя на дырочку в подошве Синатры, я почувствовал себя дома среди этих идеальных демократов, проникся теплом к новой диктатуре — диктатуре благих намерений.

Я снова запрыгнул на стул.

— Играй ровно и без всяких намеков, — сказал Сэмми чернокожему барабанщику, и разве не был Сэмми потрясающе гибок в своем блестящем костюме? Разве не вложил он в эту песню всю харизму рода человеческого? Если понимать под непринужденностью хемингуэевское «изящество под давлением», только в версии для пижонов, то Сэмми обладал им в куда большей степени, чем Фрэнк: вот кто умел напустить на себя чудесное, в высшей степени притягательное личное спокойствие перед лицом всепоглощающего стресса. «Я чернокожий, еврей и пуэрториканец, — заявил Сэмми. — Стоит мне куда-нибудь прийти, как все разбегаются». Гости не просто смеялись — они считали смех своей привилегией, он был воплощением их либеральных надежд и подлинных перемен. «Пришли мне подушку, на которой ты спишь, — пел Сэмми. Мэрилин поднесла меня прямо к лицу и поцеловала. — Пришли мне подушку, на которой ты спишь».

— Мы только что стали свидетелями выборов нового главы государства, — сказал Сэмми. — Да здравствует президент Кеннеди! — Шквал аплодисментов. Сэмми поднял сигарету и стал вращать рукой, глядя, как дым вьется вокруг его пальцев[19]. — Прекрасный новый президент. — Сэмми выдержал паузу. — А еще у меня прекрасная новая жена. Ее зовут Мэй Бритт, и следующую песню я посвящаю ей.

— Молодец, — шепнул Родди Макдауэлл на ухо Мэрилин. — Этот прекрасный новый президент Сэмми с женой — с белой женой — к себе на прием не пустил. Из страха не угодить южным штатам.

— Да уж, — ответила Мэрилин. — Кроме шуток.

— Сэмми пришлось отложить свадьбу: ее сыграли после выборов. Заставил крошку подождать, а? Не хотел ругаться с президентом.