Книга Величайший урок жизни, или Вторники с Морри - Митч Элбом

Морри замолчал и внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь удостовериться, что я правильно понимаю его.

— Я warn, ты думаешь, что псе это только о смерти. Но я тебе уже не раз говорил, что, учась умирать, учишься жить.

И Морри заговорил о самых тягостных минутах своей нынешней жизни, когда вдруг грудь сжимает как в тисках и кажется, что дышать больше нечем. Страшные мгновения, и первое, что он испытывал при этом, — смятение и ужас. Но как только он научился распознавать эти эмоции, проникать в их суть и чувствовать, как от них бегут мурашки по спине и жаром обдает мозг, он мог уже сказать себе: «Ну что ж, это страх. Отстранись от него. Отстранись».

Я подумал: ведь этою, чего нам так часто не хватает в повседневной жизни. Порой нам так одиноко, что хочется плакать, но мы не плачем, поскольку плакать не положено. Или вдруг почувствуешь прилив любви к живущему рядом с тобой человеку, но боишься вымолвить и слово из страха, что это может повредить вашим отношениям.

А Морри смотрел на это совершенно по-другому. Поверни кран до отказа. Купайся в эмоциях. Это не только не повредит тебе, это поможет. И если ты пошалишь страху проникнуть а тебя пли напялишь его как заношенную рубашку, скажи себе: «Ну и что, это всего лишь страх. Я знаю, с чем я имею дело. Почему я должен позволить страху мной помыкать?»

И то же самое с одиночеством: дай ему овладеть собой целиком и не бойся поплакать. А потом скажи себе: «Что ж, я испытал одиночество, но оно меня не страшит. Теперь я отодвину его в сторону, потому что в мире есть и другие чувства и я хочу их тоже испытать».

— Отстраниться, — снова повторил Морри.

Он закрыл глаза. Закашлялся.

Снова закашлялся. А потом опять — громче, чем прежде.

И вот Морри уже задыхается; комок в легких, словно насмехаясь над ним, скачет вверх-вниз в груди, лишая его дыхания. Морри ловит ртом воздух, резко, отрывисто кашляет, потом закрывает глаза и начинает махать руками, точно теряя рассудок. Лоб у меня покрылся испариной. Я рванулся к нему, потянул его вперед и принялся стучать по спине меж лопаток. Морри прижал бумажную салфетку ко рту и выплюнул комок мокроты.

Кашель затих, и Морри, втягивая ртом воздух, откинулся на подушку.

— Вы в порядке? Вам лучше? — Я старался изо всех сил, чтобы он не заметил, как я напуган.

— Я… в порядке, — прошептал Морри и поднял вверх дрожащий палец. — Только… подожди минутку.

Мы сидели и молча ждали, пока его дыхание прилет в норму. Я чувствовал, что лоб мой весь влажный. Морри попросил меня закрыть окно — ему было холодно от легкого ветерка. За окном было двадцать пять градусов тепла, но я не стал говорить этого Морри.

И вдруг он прошептал:

— Я знаю, как я хочу умереть.

Я молча ждал, что он еще скажет.

— Я хочу умереть тихо. Безмятежно. Не так, как было минуту назад. И тут отстранение будет очень кстати. Если вдруг смерть придет ко мне во время приступа кашля, мне надо будет отстраниться от страха и сказать себе: «Вот и пришел мой час». Я не хочу покинуть этот мир в страхе. Я хочу знать, что со мной происходит, принять это, смириться и уйти. Ты понимаешь меня?

Я кивнул.

— Только пока не уходите, — поспешно сказал я.

Морри болезненно улыбнулся:

— Нет. Не сейчас. Мы ведь еще не закончили наше дело.

— Вы верите в переселение душ? — спрашиваю я.

— Кто его знает.

— А кем бы вы хотели стать?

— Если бы у меня был выбор — газелью.

— Газелью?

— Да, газелью. Они такие грациозные. Стремительные.

— Газелью?

Морри улыбается:

— Ты думаешь, это странный выбор?

Я внимательно смотрю на его сморщенное тело, мешковатую одежду, ноги в толстых носках, неподвижно покоящиеся на резиновой подушке, ноги, не способные двигаться, словно он преступник, закованный в кандалы. А потом представляю несущуюся по пустыне газель.

— Нет, — говорю я. — Я не думаю, что это странный выбор.

Профессор. Часть вторая

Морри, которого знал я и знали многие другие, не был бы тем, кем он был, если б не проработал столько лет в психиатрической больнице в окрестностях Вашингтона, заведении с обманчиво безмятежным названием «Приют под каштанами». Это было одно из первых мест его работы, после того как он получил степень магистра, а потом и доктора философии в Чикагском университете. Отвергнув медицину, юриспруденцию и бизнес, Морри счел, что исследовательская работа — та сфера, в которую он сможет внести свою лепту, при этом никого не эксплуатируя.

Морри предоставили возможность наблюдать за психическими больными и их лечением. И хотя теперь это кажется обыденным, в начале пятидесятых годов это было неслыханное новшество. Морри наблюдал за пациентами, которые весь день орали. За пациентами, которые всю ночь плакали. За пациентами, которые пачкали свое нижнее белье. За пациентами, которые отказывались есть, и их кормили через капельницу.

А одна больная женщина средних лет каждый день выходила из своей палаты, ложилась на кафельный пол лицом вниз и так лежала часами. Врачам и медсестрам приходилось обходить ее. Морри наблюдал все это в ужасе. И записывал в блокнот — это ему и предназначалось выполнять по роду службы. Изо дня в день эта женщина делала одно и то же: выходила из палаты, ложилась на пол и лежала до вечера, ни с кем не разговаривая. Никто ее не замечал. Морри это очень огорчало. И он стал садиться рядом с ней на пол, а иногда даже ложиться возле нее, чтобы хоть как-то облегчить ее горе. В конце концов ему удалось уговорить ее сесть и даже вернуться к себе в палату. Как оказалось, больше всего ей хотелось того, чего хочется многим, — чтобы на нее хоть кто-нибудь обратил внимание.

Пять лет проработал Морри в «Приюте под каштанами». И хотя это не поощрялось, подружился с некоторыми пациентами, включая женщину, которая шутила, что ей очень повезло, раз у ее мужа хватило денег на лечение в этой больнице. Или с другой женщиной, которая плевала во всех подряд, а к Морри прониклась симпатией и называла его своим другом. Они каждый день вели беседы, и персонал был доволен, что хоть кто-то до нее достучался. Но однажды она сбежала, и Морри попросили помочь ее разыскать. Ее нашли в соседнем магазине, где она пряталась в кладовой. Увидев Морри, она бросила на него испепеляющий взгляд.

— Значит, ты тоже один из них?! — злобно выкрикнула она.

— Из кого «из них»? — спросил Морри.

— Из моих тюремщиков.

По наблюдениям Морри, большинство пациентов больницы были люди отвергнутые, лишенные внимания; люди, к которым относились так, будто они не существуют. Всем им не хватало сочувствия. А оно-то как раз у персонала больницы быстро иссякало. Многие пациенты были состоятельными людьми, из богатых семей, но деньги не принесли им ни счастья, ни удовлетворения жизнью. Это был для Морри незабываемый урок.