Книга Плохой мальчик - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Боюсь, что нет. Нет, нет, увы. Я решил свернуть большинство своих грантовых программ. Извините, денег нет!
Пусть он увидит, пусть. Не надо его беречь. Я всегда его берегла. И что я получила? Хватит, больше не буду. Но пугать не буду тоже. Я его предупрежу. Чтобы он не вляпался в неприятности.
Напишу на бумажке и повешу ее на дверь. Вот так:
«Стой! В квартиру входи только с милицией. Я там вишу. В ванной. Там довольно крепкий крюк. Еще я выпила много таблеток и вскрыла вены, на всякий случай. Прости меня». Нет, это смешно. Надо просто: «Я повесилась в ванной. Никого не винить. Я сама, в уме и памяти. На похороны зови всех, кроме КР. Не обмани! Прощай».
Нет, это лишнее. Соседи увидят, начнут ломиться. Получится ерунда. Ничего, пусть он испугается, не маленький. Записку можно в прихожей. Вот такую:
«Прощай! Я повесилась. Никого не винить. Не говори КР. Целую».
Так лучше всего.
Она пошла в душ и долго там полоскалась, раздумывая, одеваться ей или повеситься так, в голом виде. Решила сначала вытереться.
Зазвонил телефон. Она не стала выбегать из ванной. Телефон позвонил раз десять и замолчал.
Ну и наплевать, подумала она.
Пусть она достает меня из смятой машины, пусть. Хватит ее жалеть! Пусть она увидит меня, вмятого окровавленной головой в разбитое лобовое стекло. Ремни, воздушная подушка – если хорошо шарахнуться, то не поможет. Надо боком. В лоб и боком. Только чтобы она не догадалась, что я нарочно. Записка? Какая чушь! Может, еще КР привет передать?
Но попрощаться надо. Просто сказать: прощай. Пусть думает, что хочет.
Он набрал номер. Никто не подошел. Ну и наплевать, – подумал он.
Проехал по глухому загородному шоссе еще километров пять. Как нарочно, ни одного грузовика навстречу.
Он долго решал, посылать смс или нет. Решил, что все-таки да, надо.
Свистнула смс в ее телефоне.
– Достали! – закричала она, красиво одетая, надушенная и накрашенная.
Взяла телефон. Там было написано:
«Я разбился на машине. Прощай. Позвони КР. Целую».
Она швырнула в сторону блестящую капроновую веревку.
Он опять ее обогнал!
Хотела позвонить в милицию, сказать его фамилию и номер машины, но не было сил. Сидела на диване и смотрела какую-то чушь по третьему каналу.
В половине двенадцатого она услышала ключ в двери.
Бросилась в прихожую, схватила и разорвала записку. Кинула ее в унитаз. Спустила воду.
– Когда ни приду, – громко сказал он, снимая ботинки, – она всегда в сортире. От кого ты там прячешься?
– Есть будешь? – спросила она. – Чего молчишь? Тебя кормить?
– Руки вымой, – сказал он.
– Не смешно! – сказала она.
Этот разговор я случайно подслушал много лет назад.
Дачный поселок, парк, внизу река, над рекой скамейка.
На скамейке два силуэта на фоне закатного неба.
Он спрашивает:
– Я тебе нравлюсь?
– Да.
– Как человек или как парень?
– Долгая пауза.
Значит, как человек… Обидно за парня.
Еще о человеке и парне.
Не знаю, как это называется теперь, но в мое время у некоторых непростых девочек, у таких незаурядных, которые с короткой стрижкой и в свитере, – у них было по два кавалера. Один назывался мой мальчик, а другой – мой друг. С одним целовались, с другим ходили в музей и на концерт. Для фортепьяно с оркестром.
Разумеется, возникали некоторые трудности общения. Но непростая девочка держалась изо всех сил. Потому что ей было скучно, ей было не о чем разговаривать с мальчиком. И совершенно не хотелось целоваться с другом.
«Бывает любовь, а бывает секс» – убеждена непростая девочка. Если любовь и секс соединяются – получается так называемое счастье. Но его не бывает. Потому что не может быть никогда.
Кажется, именно из этого твердейшего убеждения непростой девочки: «Счастья все равно никогда не будет» – возникают такие, что ли, половинчатые персонажи ее жизненной драмы: прекрасный любовник, но скверный муж; отличный хозяин, но неважный отец; надежный спутник, но черствый человек; заботливый семьянин, но плохой добытчик…
Это же, разумеется, относится и к непростым мальчикам, которые с юных лет были убеждены примерно в том же. Для которых одна девочка была девочка, а другая – подруга, знакомая, хороший-добрый-умный человек.
А все, наверное, начиналось просто: он (она) дает не то, что я от него (нее) жду. Дает что-то хорошее, приятное и полезное. Спасибо. Но – не то.
А если не то, зачем тогда брать?
Боже, как это часто бывает. И как редко люди это понимают, умея только смутно ощутить жизненную неудачу.
Вопрос же, что такое счастье, остается открытым. Как всегда.
Мой товарищ NN рассказывал:
«Была у нас на курсе девочка по прозванию Бледная Клара. Из Вильнюса. Удивительно некрасивая: бескровное лицо, белесые волосы, бесцветные глаза и острые клычки. Хотелось потрогать их пальцами, ощутить легкий укол.
Однажды я позвонил Бледной Кларе (была куча общих друзей-подруг, и на квартире одной такой подруги она и проживала в тот момент) – позвонил и сказал:
– Кларочка, не откажи в любезности, мне сегодня, представь себе, негде ночевать. – Что было отчасти правдой.
Она сказала:
– Пожалуйста, но ко мне должна зайти приятельница с кавалером, но это ничего.
Ничего так ничего, я прихожу, мы пьем чай, и получается интересная штука: у меня были чудесные женщины, умницы и красавицы, и со всеми я расходился. Но вот сидит передо мной Бледная Клара, похожая на утопшую ундину, тихая, неважно одетая – и душа моя переполняется желанием и нежностью.
– Клара, – говорю я ей. – Ты мне очень нравишься. Ну, иди сюда, ну, скорее…
– Ты уверен? – спросила она.
Я схватил ее за руки и зашептал слова любви. Вот оно, счастье мое, с вялыми локонами вдоль бледных щек. С острыми зубками и толстыми ножками.
Но тут раздался звонок. Гости пришли. Какой-то красавец, а с ним – звезда и чудо нашего факультета Галя Z. Прекрасная, как я не знаю кто. Неожиданно для себя я стал задирать ее кавалера. Он терпеливо сносил мои грубые шутки, а Галя хохотала и сверкала зелеными глазами. Но вот гости ушли. Я пересел от стола на диван, потом улегся, закинув руки за голову. В окне было видно, как усы троллейбуса искрят по проводам – был сырой январь, буквально первые числа. И я почувствовал, как все мои нежные мысли про Бледную Клару исчезают. Мне стало стыдно. Особенно когда она вошла, села рядом, а потом прилегла и стала ко мне принеживаться.
