Книга Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова

В общем, не жадничайте, пожалуйста, и не бойтесь: ничего страшного в донорстве костного мозга нет, а жизнь кому-то спасти не каждый день представляется случай, правда? К тому же ведь и вам однажды может понадобиться помощь… И кстати, теперь можно обратиться ко второму источнику стволовых кроветворных клеток. Это сам больной.

Дело в том, что некоторое время назад у очень деловых людей, не чуждых медицине, возник вопрос: почему бы не предоставить людям возможность хранить свои стволовые клетки настолько долго, насколько им хватает денег? Вот вы, например, здоровый веселый человек со своими радостями и печалями, но ведь никто и никогда не может дать гарантии, что через год, два, десять любого из нас не настигнет какой-нибудь страшный, ни по-русски, ни на латыни с первого раза не произносимый диагноз. Так почему бы не обеспечить себя здоровыми стволовыми клетками, которые идеально вам подойдут на том простом основании, что они лично ваши? Тем более что все как нельзя просто: у вас производят забор стволовых клеток, их замораживают и укладывают в специальный контейнер. Сколько вы оплачиваете содержание контейнера, столько ваши стволовые клетки в нем и хранятся, и в любой момент их можно без труда извлечь, разморозить и вам же влить, если вам вдруг вздумается заболеть лейкемией. Впрочем, в то время как в некоторых странах бум коммерческих банков стволовых кроветворных клеток только начинается, в других уже звучат голоса в пользу запрета такого бизнеса на том основании, что стволовые клетки, взятые у больного в период ремиссии его заболевания, ничуть не хуже тех, что взяты у данного человека в период полного здоровья.

Еще одним, постепенно входящим в моду источником кроветворных стволовых клеток является пуповинная кровь, и новоиспеченным мамам во многих акушерских центрах даже дарят плюшевых медведей и прочие бесполезные штуковины в знак благодарности за добровольный взнос в дело спасения больных. В этой процедуре приятно то, что никто не травмируется даже крошечным шприцевым уколом: плацента и пуповина, которые отделяются при родах и утилизируются как никому не нужный материал, отслуживший свое, на самом деле богатейший источник стволовых клеток. Поэтому кровь из пуповины откачивают и замораживают в герметичных пакетах, чтобы потом при необходимости влить ее подходящему больному, нуждающемуся в стволовых клетках. В некоторых странах мама может опять же воспользоваться услугами коммерческого банка пуповинной крови, который будет хранить клетки исключительно для ребенка, из чьей пуповины они были извлечены.

А напоследок снова немного о нас: наша лаборатория умеет определять набор пяти пар HLA антигенов у донора и реципиента и на основании этого подтверждать их совместимость, отвергать ее и даже предполагать осложнения, если совместимость неполная. Кроме того, мы типируем кровь для банка пуповинной крови и новичков, подавших заявку на включение в регистр доноров костного мозга.

Вот такая у нас работа. Впрочем, как совсем несложно догадаться, к лабораторной стороне вопроса любых трансплантаций имеют отношение не только иммуногенетики, но и целый ряд других людей с пробирками: круглыми сутками биохимики принимают на анализ кровь и мочу, иммунологи гремят своими элизами, а микробиологи, радостно бормоча утешительные и ободрительные нежности, неутомимо высевают на чашки Петри микробы. Вот как раз с микробиологами, нашими ближайшими соседями, у нас и вышла нешуточная война.

А ля гер ком а ля гер

Война началась с того, что микробиологи повадились таскать у нас большие, пятидесятимиллилитровые, пластмассовые пробирки при полном попустительстве своего завотделением Доктора С., который, несмотря на аристократическое происхождение (серьезно, его пра-пра-пра владели когда-то замком в центральной Чехии и от жен сбегали исключительно в крестовые походы), англофильство, корсарскую бородку и тонкую, чуть усталую улыбку, которая разит женщин наповал, деньги считать таки умеет. И еще лучше умеет их экономить за чужой счет. Хотя на самом деле, конечно, микробиологам было просто лень оформлять отдельный заказ на пробирки.

Доктор К. очень быстро вычислил, куда исчезают ресурсы отделения иммуногенетики, но никому ничего не сказал, а просто взял штук десять таких пробирок, тщательно промазал суперклеем резьбу на крышках и оставил герметично заклеенную посуду на видном месте – эдакий вежливый намек. Пробирки исчезли, а потом снова появились, причем непотребно грязными, потому что дерзкие микробиологи сначала отрезали у них донышки, потом вырастили в пробирках какую-то дрянь, а потом запаяли донышки обратно. На нетронутых крышках всех пробирок были аккуратно нарисованы смайлы. Доктор К. расценил это однозначно – нам объявили войну.

Через пару дней с доски, на которой размещены портреты сотрудников всего лабораторного отсека, исчезла фотография Доктора С. Куда она исчезла, было совершенно ясно, потому что на ее месте обнаружился портрет Мечникова, весь в дырках и с пририсованным в районе макушки яблоком. Как раз тот самый портрет, в который Доктор К. имел до сего момента обыкновение бросать свои обожаемые ножи, когда бывал не в настроении.

Доктор С. в долгу не остался: из уст в уста по отделению микробиологии расползлась настоятельная рекомендация варить питательные среды для микробов при отключенной вытяжке. Как известно, любая система вентиляции, оставленная без присмотра, работает в соответствии с законом подлости, то есть доставляет дым и запахи туда, где их меньше всего ждут, например к нам в комнату отдыха, где люди, на минуточку, не только пьют кофе, но и вкусности едят, поэтому жизнь в нашем отделении превратилась в ад. Микробиологам-то наплевать, они, во-первых, к этому амбре привычны, во-вторых, респираторы им положены по долгу службы, а вот мы очень быстро научились отличать понедельник от среды и четверг от пятницы по запаху. Причем в среду все норовили взять выходной, потому что по средам эти изверги варили какой-то особо ядреный бульон с добавлением, судя по всему, рыбьих останков, тухлых яиц и иприта (на факте присутствия последнего компонента настаивал наш лаборант, в армейской юности увлекавшийся отравляющими веществами).

Дэни в тщетной попытке предотвратить всеобщее бегство мужественно встал под вентиляционным отверстием.

– Ну и что? Ну, пахнет немножко, но так ведь это питательные среды! У нас теперь и воздух питательный и наверняка полезный, можно экономить на еде и витаминах! Освежает и оздоравливает! – говорил он с наигранной бодростью, демонстративно вдыхая то, что выползало из вентиляции, – вот я дышу, и мне ничего, – продолжал он, медленно зеленея, – уже и придышался совсем…

А потом вдруг с отчаянным криком: “Идите же наконец работать!” – кинулся в сторону туалета, и до вечера его больше никто не видел.

Доктор К. призвал к труду докторантов. Несчастные докторанты, рыдая и выкрикивая непечатное, сначала заткнули все отдушины и вентиляционные щели, потом плюнули, скинулись и со своих грантов заказали респираторы на всех. Когда микробиологи увидели нас в респираторах, они поняли, что эта битва проиграна. Доктор К. даже расщедрился докторантам на выходной.

Несколько дней прошли в напряженном бездействии. (Кстати, крохотное техническое пояснение: ключи от всех дверей в обоих отделениях абсолютно одинаковые, так что недоступных территорий в принципе не существует, что, с одной стороны, облегчало во время военной кампании наступательные движения, с другой – затрудняло оборонительные маневры.)