Книга Самые страшные каникулы - Елена Арсеньева

— Ой, погоди, — слабым голосом пробормотала Зойка, хватаясь за голову. — Все еще больше запуталось. Я что-то плохо соображаю сегодня.

Кость промолчал, и Зойка похолодела. Только теперь она осознала, что перед ней не обыкновенный человек. Не мальчишка. Обыкновенный мальчишка обязательно отреагировал бы на ее слова. Она ляпнула: «Я что-то плохо соображаю сегодня». Он просто обязан был съехидничать: «Неужели только сегодня?»

Одно непременно должно следовать за другим, это связано, как чихание и «будьте здоровы», это что-то настолько обязательное в нормальном человеческом разговоре, что подразумевается само собой!

Кость не сказал, и Зойке стало прямо худо.

Конечно, он предупредил, что он Кость, что не из мира людей, но она только сейчас это осознала.

Ну ладно, осознала так осознала. Надо собраться с силами и все это как-то пережить.

— Давай с начала! — немного подумав, попросила Зойка. — С самого начала! Вот как мы встретились на площадке и… Пожалуйста, давай все по порядку!

— Я ж говорил, это сложно объяснить, — вздохнул Кость. — Старшие лучше смогли бы рассказать, они вас, людей, лучше понимают, а я…

Кость осекся и куда-то уставился. Его и без того бледное лицо побледнело еще сильней. И он прошептал:

— Ладно, тебе потом кто-нибудь объяснит. А мне, кажется, конец.

В голосе Кости не было ужаса, не было даже тревоги — было спокойствие, обреченность спокойствия. И лицо оставалось спокойным. Только светлые глаза стали темными, и Зойка поняла, что они потемнели от ненависти.

Зойка обернулась поглядеть, куда он смотрит.

И у нее даже дух перехватило, потому что к ним приближались Страхов, его мамаша и кошка. Вернее, Страх, Мать Страхов и Кошкодуза. Она единственная из всех не менялась, у нее была все та же глупая кошачья морда, ласты и прочие атрибуты, к которым Зойка уже попривыкла, но те двое…

Мудрено было узнать прежнего доктора! Его облик постоянно менялся. То брел, заплетаясь звериными лапами, получеловек с волчьей пастью и настороженно торчащими ушами. То тащился серый, испещренный черными гнилостными пятнами мертвец в истлевших остатках савана. То приближался бледный, как полотно, вампир с синими щеками и окровавленными губами и длинными острыми зубами, которые не помещались во рту. То плелся невероятно худой, словно обтянутый кожей зеленовато-болотного цвета скелет, человек, у которого была крошечная детская голова и огромные глаза и рот с высунутым алчным языком. То плыло в воздухе кроваво-красное пятно. То появлялось что-то бесформенное, черное, колышущееся, перемещающееся по земле не на ногах, а на каких-то присосках, с хлюпаньем и тихим, но пронзительным повизгиванием, от которого мучительно звенело в ушах.

Зойка потрясла головой, пытаясь избавиться от этого звона, и тут Страх вновь преобразился! Теперь он сделался неким чешуйчато-панцирным существом с головой кобры. И в то же время в этой безносой голове с маленькими рубиново-красными глазками было нечто человеческое. Да и тело можно было бы назвать человеческим, если бы не эта чешуя с хитиновым блеском.

При взгляде на Страха Зойка неожиданно вспомнила один из самых пугающих случаев в своей жизни. Однажды они принесли из магазина большую гроздь бананов. Когда мама отломила один, из грозди вывалился большой, нет — огромный черный таракан и заметался по полу кухни.

Потом они узнали, что эти экзотические твари попали в магазин в коробках с тропическими фруктами.

Таких тараканов ни Зойка, ни мама никогда не видели, поэтому неудивительно, что они дружно заорали и так же дружно вскочили на табуретки, с ужасом глядя на это усатое, головастое чудище с глазами-шариками, которые, казалось, глядели на хозяек квартиры с ненавистью. Да и они им тоже не любовались, а только нетерпеливо ожидали мгновения, когда этот членистоногий (Зойка, у которой в стрессовых ситуациях всегда обострялось мышление, мигом вспомнила, к какому классу, роду или виду, не суть важно, принадлежат тараканы) шмыгнет куда-нибудь с глаз долой. Главное, подумала Зойка, заметить, куда именно он забежал, в какую щель под плинтусом, чтобы там залить его морилкой и потом входить в кухню без опасения, что чудище вновь выскочит и выпучит на тебя гляделки.

Зойка так старательно вытягивала шею, пытаясь высмотреть пункт тараканьей эвакуации, что вдруг потеряла равновесие и свалилась с табуретки. Ударилась коленками об пол, а правая ладонь… правая ладонь пришлась как раз на таракана.

Таракан даже не хрустнул, а влажно хлюпнул. Раздавленный хитиновый панцирь превратился в кашицу, смешанную с беловатой жижей, которая брызнула меленькими капельками Зойке на плечо.

Как она заорала!!! Она была почти в обмороке, когда мама, мигом взбодрившаяся от того, что чудище уничтожено и можно всецело отдаться помощи героической дочери, подняла ее, вымыла руки, обтерла плечо, перевязала разбитое в кровь колено и брызнула в лицо водой.

Зойка немножко очухалась. И мама, которая, как известно, была неисправимой оптимисткой, сказала, изо всех сил стараясь придать бодрость своему дрожащему голосу:

— Хорошо еще, что ты лбом не врезалась в пол! Точно сотрясение мозга было бы, пришлось бы «Скорую помощь» вызывать!

А Зойка подумала, что если бы она врезалась лбом в таракана, маме пришлось бы вызывать не «Скорую помощь», а похоронную команду.

Таким же сине-черно-зеленым тараканьим хитиновым блеском отливало чешуйчато-панцирное тело Страха. И Зойка вдруг отчаянно захотела иметь правую ладонь такой величины и тяжести, чтобы ею можно было превратить Страха в хитиново-белесую кашицу.

Зойка бы даже пережила, если бы эта гадость брызнула ей на лоб — такая ненависть к жуткарю в ней сейчас вспыхнула!

— Подожди, еще рано, — пробормотал едва слышно Кость, — еще не злись так сильно, ярость тебе еще пригодится. Будь осторожна! И береги медальон! Он тебя защитит, если что.

С этими словами он быстро пошел навстречу жуткарям.

— Мальчик мой, — проворковала Мать Страхов, выступая из-за спины сына. — Дитятко…

Вот кого Зойка точно не узнала бы! Сгорбленная старуха с неприятным выражением изморщиненного лица, какой была мамаша Страхова, превратилась в некое подобие трех грязно-белых раздутых грибов-навозников, взгромоздившихся один на другой. Примерно так лепят снеговика: самый большой ком внизу, потом поменьше, а самый маленький — голова. Тут все было наоборот: внизу самый маленький ком, вверху — самый большой, с обвислыми щеками и кровавой щелью рта.

Ох, какая противная пыль валит из таких грибов, когда стукнешь по ним палкой! Как мерзко сморщивался лопнувший навозник — будто большая белая дохлая лягушка. Бр-р, гадость! В Шульпановке, в деревне, куда Зойка с мамой иногда ездили навестить прабабушку, их было как грязи, и местные пацаны просто обожали швырять их городской девчонке в голову. Мама говорила, что это у них способ ухаживания такой. Ну, нравится им Зойка, вот они это и демонстрируют как могут. У нее же нет косичек, за которые можно подергать, чтобы выказать ей свое расположение!