Книга Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт

Мы с Джеком, впрочем, сами этого почти не наблюдали. Нам было не до того: мы уносили ноги, спасая свою жизнь. Едва заведясь, зеленая зверюга взбесилась и пошла вразнос. При каждом ходе огромного поршня она подпрыгивала на добрых четыре дюйма на своем ложе из досок и плюхалась на место с силой, которая сотрясала все наше суденышко. При каждом прыжке открытый сверху карбюратор выбрасывал струйку бензина на аккумулятор и раскаленную трубу глушителя.

Сообразив, что шхуна вот-вот взорвется, мы с Джеком вылетели на палубу, выскочили на помост и припустили во весь дух. Остановились мы, только когда укрылись в безопасности за домом Еноса. Однако почти сразу рев двигателя оборвался, оглушительный грохот не грянул, и мы опасливо вернулись в порт. Енос и Оби ждали нас как ни в чем не бывало. Они объяснили, что, собственно, произошло.

Когда Енос только построил шхуну, он закрепил двигатель железными болтами, но за годы ее пребывания у Холлоханов болты съела ржавчина. Холлоханы не подумали их заменить, а просто сконструировали систему деревянных креплений вдоль и поперек всего машинного отделения. Вот они-то и удерживали зверюгу на месте. Занимаясь ремонтом, Енос удалил подпорки и распорки, не задумавшись, зачем, собственно, их тут натыкали.

Теперь он это узнал, как и мы все.

Замена болтов оказалась зануднейшей работой. Шхуну пришлось снова оставить на грунте при отливе и просверлить дыры сквозь днище. В них мы вставили большие бронзовые болты, забранные из котельной разбившегося каботажного парохода. Енос полагал, что уж эти-то выдержат, и в данном случае не ошибся.

Когда в следующий раз мы запустили обалдуйку (самая пристойная из кличек, которые мы для нее наизобретали), она не поднялась в воздух ни на йоту, что было просто чудом, хотя и не разрешило всех наших трудностей. Первая сводилась к тому факту, что ни Джеку, ни мне не удавалось запустить зверюгу. Не хватало сноровки да и силы. Поскольку я стал самоназначенным шкипером, то, используя свои прерогативы, назначил Джека старшим механиком, а сам обратил свои мысли на другие проблемы.

Я обязан воздать ему должное. Почти целый день он под руководством Оби укрощал зверюгу. Под вечер, измученный, перемазанный с головы до ног, онемев от ярости, но не сдавшийся, он все-таки ее запустил. Она тут же дала обратную вспышку, самостоятельно закрутила колесо маховика наоборот и стартовой ручкой врезала Джеку по локтю так, что он вылетел из машинного отделения в каюту.

Его победа оказалась отчасти пирровой, поскольку его спина не выдержала, а локоть распух так, что он даже не мог себя ощупать, а о том, чтобы взять стакан правой рукой, и говорить нечего. Причем это была победа в одном лишь сражении, и всякий раз в дальнейшем, когда ему требовалось завести двигатель, победу приходилось завоевывать вновь и вновь.

То, что Холлоханы не удосужились окрестить шхуну, было их делом. Но мы не собирались плавать вокруг света на безымянном судне. Время от времени мы возвращались к этому вопросу и почти решили, что шхуна будет зваться «Черная шутка».

Первой «Черной шуткой» было особенно бесславное невольничье судно, плававшее между Виргинией и Западной Африкой. И заслужила эта «Черная шутка» самую жуткую репутацию. Трюм был таким, что большинство ее несчастных пассажиров умирало в плавании. И еще, по слухам, она была окутана таким смрадом, что корабли в пятидесяти милях с подветренной стороны от нее ощущали ее присутствие в этих водах. В целом название это казалось очень удачным, пусть даже наша шхуна была зеленой, а не черной.

Как-то вечером мы с Джеком навестили Морри, чтобы почиститься и физически и духовно, и Хоуард пустился в рассказы о Питере Истоне, джентльмене и капитане английского королевского флота, который в начале XVII века решил, что ему будет выгоднее плавать под собственным флагом. Он стал одним из наиболее преуспевших пиратов всех времен. Командуя флотилией, насчитывавшей одно время тридцать кораблей, он господствовал на морских путях между Европой и Северной Америкой. Взял в плен губернатора Ньюфаундленда и практически превратил остров в свои владения.

Используя его как базу, он совершал набеги на Карибское море и даже захватил крепость Морро вместе с губернатором. Во время другого дальнего рейда он захватил четыре судна испанского конвоя с сокровищами Нового Света на борту неподалеку от Азорских островов и увел их в Тунис. Тунисский бей тут же заключил союз с Питером на равных, и Питер тут же принялся подпалять бороду испанскому королю. Причем с таким успехом, что королевский испанский флот отказывался сражаться с ним и не покидал гаваней. К этому времени Питер устал от жизни морского бродяги и шантажом принудил английского короля даровать ему прощение, после чего удалился на покой в Савойское герцогство, купил огромное поместье, титул маркиза и навсегда оставил море.

Питер Истон был единственным в своем роде. Он никогда никого не принуждал «ходить по доске», щедро платил своим подчиненным и обходился с ними по-человечески. Был добр и нежен — очень, по слухам, нежен — с женщинами.

Джек полностью подпал под обаяние Истона, возможно, из-за психологического феномена личностного примысливания. И стал таким поклонником Истона, что настоял, чтобы мы окрестили нашу шхуну в честь истоновского флагмана «Счастливым Дерзанием».

Я было поупирался, прекрасно сознавая, что в будущем такой выбор потребует долгих объяснений с критиками, которые сочтут подобное название до невозможности сентиментальным. Однако победа осталась за Джеком.

От традиционных крестин мы отказались, поскольку в Грязной Яме никто не потерпел бы, чтобы бутылку с любым спиртным разбили зря. Мы просто как-то вечером уселись в тесной ее каюте и не единожды подняли стаканы за второе рождение корабля Питера Истона. Затем мы откачали «Счастливое Дерзание» досуха (теперь на это уходило всего около часа) и пожелали нашим гостям доброй ночи. Мы твердо решили испробовать наши крылья прямо на следующий день.

Первое пробное плавание нового судна называется «испытанием». Испытания «Счастливого Дерзания» начались в четырнадцать ноль-ноль на следующий день, а с ней и наши.

День выдался «учтивый» (на Ньюфаундленде это означает, что ветер не задувает с ураганной силой), и белые барашки по гавани гнал всего лишь крепкий восточный ветер. Мы впервые выходили в море на нашей шхуне, и чуть не все обитатели Грязной Ямы собрались наблюдать это событие, а потому мы сочли себя обязанными отойти от помоста под всеми парусами.

И получилось очень даже недурно. Были подняты фот, фок, кливер и фока-стаксель. Джек отдал концы, мы выбрали все шкоты, тяжелые паруса забрали ветер, и «Счастливое Дерзание» медленно набрала ход. И несколько секунд спустя уже резво понеслась через бухту.

Чтобы выйти из узкой длинной бухты Грязной Ямы, парусное судно вынуждено лавировать против ветра, то есть все время менять галсы. Мы, разумеется, знали это. И еще мы, отчаливая, знали, что в пятидесяти ярдах прямо против нас стоят на якоре десятка два плоскодонок и яликов. Приближаясь к ним, я приготовился лечь на другой галс.

— К повороту! — скомандовал я Джеку и повернул тяжелый румпель. — Круто к ветру!