Книга Торквемада - Говард Фаст

И тут вновь зазвонили колокола. Их звон отдавался в голове Хуана — ему казалось, что их громоподобный звук разорвет его череп, лишит его разума.

9

Этим утром Мария решила пойти в церковь, Катерина согласилась сопровождать ее. Мария выстроила в уме такую логическую цепочку: стоит ей провести утро в церкви — и то, что случилось накануне, исчезнет или забудется, как сон. Она сказала Катерине, что сначала они исповедуются и поставят свечи, и научила, что именно надо говорить тем двум священникам, к которым она особенно благоволила. Катерина безучастно слушала мать. Мария настаивала, чтобы и Альваро пошел с ними, но он лишь сердито помотал головой и постарался побыстрее их выпроводить.

Катерина встревожилась.

— Ты останешься дома? — спросила она отца. — Никуда не уйдешь? Мы застанем тебя, когда вернемся?

Альваро, с трудом выдавив из себя улыбку, заверил дочь, что он будет дома.

— Мама хочет, чтобы я исповедалась, — сказала Катерина.

— Прекрасная мысль, — одобрил Альваро. — Думаю, стоит послушать маму. Ты почувствуешь себя лучше.

— Ты что, ничего не помнишь? — вышла из себя Катерина.

— Я не помню ничего такого, что тревожило бы меня, и, конечно же, ничего, что могло бы потревожить тебя, — сказал Альваро. — Иди в церковь и делай то, что велит мать.

Когда жена с дочерью ушли, Альваро почувствовал облегчение. То, чего он ждал, могло произойти в любую минуту, и теперь каждый миг он воспринимал как отсрочку приговора. Альваро прошел в свой кабинет — там хранились бухгалтерские книги и счета, там он обычно работал, — сел за стол и стал писать. Сначала Альваро решил, что напишет жене и дочери общее письмо. Но нужные слова не находились, и он попытался написать одной Марии. Это тоже оказалось непосильной задачей. Мария только что ушла, а он уже не мог вызвать в памяти ее образ. Они даже не попрощались. Жена просто повернулась к нему спиной и ушла из дома, и, с ее точки зрения, это было вполне естественно. Почему она должна считать это утро особенным?

В конце концов Альваро решил написать письмо одной Катерине — и тут слова потекли сами собой. Закончив письмо, он сложил его, запечатал и после этого стал работать над дополнением к завещанию. В это время с улицы донесся топот ног и лязг доспехов. Альваро подошел к окну и увидел, что к его дому под палящими лучами утреннего солнца направляются шесть солдат инквизиции в легких доспехах и откинутых назад больших, похожих на лодки шлемах. Как обычно, вид солдат оставлял желать лучшего, оружие у них было нечищеным, и Альваро подумал, что, будь его воля, он первым делом приказал бы им залезть в реку, прихватив с собой побольше мыла. Ребяческая мысль, и Альваро, пожав плечами, вернулся к письменному столу и своему завещанию. Сознание его раздвоилось — он разом и обдумывал пункты завещания, и прислушивался к тому, как солдаты барабанят в дверь. Потом раздался приглушенный голос Хулио — тот открыл дверь солдатам. Через какое-то время Хулио постучал в дверь кабинета. Альваро встал, впустил слугу.

— Кто там, Хулио? — спросил Альваро.

— Вы же сами знаете. Их и хочешь не услышать, а услышишь.

— Верно.

— Я не впустил их в дом, — сказал Хулио. — Они грязные — от них воняет. Не годится, чтобы такая мразь входила в дом испанского дворянина и уводила его, как вора.

— Они согласились подождать на улице?

Хулио кивнул.

— Все впереди, — сказал Альваро. — Со временем они осмелеют. Не будут стучаться, сразу примутся ломать дверь, а если на их пути встанут хорошие люди вроде тебя, они убьют их, не задумываясь.

— Вы обязаны пойти с ними? — спросил Хулио.

— Сейчас — да. Но оставим это — есть дела и поважнее. — Альваро вручил Хулио письмо. — Передай письмо Катерине. Это очень важно.

— Непременно передам, дон Альваро.

— Теперь это… — Альваро протянул Хулио вторую бумагу. — Это дополнение к моему завещанию. В нем говорится, что в случае моей смерти к тебе перейдут белый жеребец — ты всегда им восхищался — и сотня золотых монет…

— Дон Альваро, ну пожалуйста, — перебил хозяина Хулио. — Не хочу и слышать ни о чем таком. Вам еще жить и жить.

— Смерть всегда близко, — нетерпеливо заметил Альваро. — А сейчас послушай меня, возьми эту бумагу и сделай, что я скажу. Я знаю, Хулио, ты не умеешь читать, но я рассказал тебе, что здесь написано. Если ты потеряешь эту бумагу, ты не получишь ничего, кроме небольшой суммы, оговоренной в завещании. Я хочу, чтобы ты знал: я и там сделал распоряжения насчет тебя и остальных слуг, но я решил сделать это небольшое добавление к нему. А теперь оставь меня одного. Иди к солдатам и скажи, что я выйду к ним сразу же, как только оденусь.

На рубашке Альваро проступили пятна пота. Он надел свежую рубашку из белого шелка, поверх нее — бархатный камзол. Пристегнул к поясу самый красивый, в богатой оправе кинжал, взял зеркало, аккуратно расчесал длинные волосы. Направляясь к двери, подумал, сколько ребяческого тщеславия в его действиях, и улыбнулся.

Солдаты инквизиции поджидали его. Сержант, командовавший маленьким отрядом, сказал:

— Мы не станем надевать на вас наручники, дон Альваро, но вы должны пообещать, что не попытаетесь бежать. Я знаю, мы имеем дело с испанским дворянином, но времена изменились.

— Согласен, сержант, — сказал Альваро.

— Странные времена, дон Альваро. Теперь нельзя оставаться просто испанским дворянином или сержантом, вот как я. Все перепуталось, ведь так?

— Так, — согласился Альваро.

— Наручников на вас не наденут — только не пытайтесь бежать. Встаньте между нами, и мы все вместе пойдем в монастырь.

Альваро кивнул, встал в строй, и отряд двинулся. К этому времени церковные колокола перестали звонить — теперь слышался лишь лязг доспехов и тяжелый топот солдатских ног. Солдаты шли по улицам Сеговии, и все жители — мужчины, женщины, дети — бросали свои дела и во все глаза смотрели на них. Однако никто ничего не говорил, никто не смеялся, не шутил, не обменивался замечаниями. Примолкли даже дети. Не было в Сеговии человека, который не знал бы дона Альваро, но никто не решился ни вступиться за него, ни выказать радость при виде его несчастья.

Так они прошли через всю Сеговию и, покинув пределы города, свернули на дорогу, ведущую к монастырю.

Утро было жарче обычного. Когда они подходили к монастырю, Альваро снова вспотел, и ему подумалось, что Мария расстроится: ведь он испортил одну из самых тонких и дорогих шелковых рубашек. Пятна пота не сходили, даже когда слуги замачивали рубашку в соленой воде.

Маленький отряд проследовал мимо монахов — те, не обращая внимания на солдат, продолжали трудиться. Солдаты вошли в монастырь и направились по коридору к залу инквизиции. Там их уже ждал монах-доминиканец в черной сутане; кивком он приказал солдатам оставить Альваро и удалиться. Затем доминиканец отворил дверь и дал знак Альваро войти. Альваро неспешно вошел в зал. Монах последовал за ним, закрыв дверь.