Книга Заговор против террора - Алекс Маркман

Мельком взглянув на Маленкова он понял, что тот тоже хочет подлить свою порцию яда.

— Товарищи, позвольте мне сделать замечание, — вступил в обсуждение Маленков. — Если вы внимательно проанализируете слова товарища Сталина, то вы поймете, что сейчас решается судьба социализма и империализма во всем мире. Враги нашего строя активизировались как вне страны, так и внутри ее. Именно благодаря мудрому руководству товарища Сталина мы ведем успешную разработку атомной бомбы, — он взмахнул рукой в сторону Берии, — и принимаем шаги к решающей битве между социализмом и капитализмом. И в разгар этой борьбы, что говорят сотрудники этого института? — Маленков торжествующе обвел всех взглядом. — Сократить расходы на вооружение. А ведь военной силой крепка советская власть, и только эта сила обеспечивает мир. А они говорят, — тут Маленков близко к тексту процитировал слова из письма доктора наук Каплана Сталину, — что успех на международной арене будет зависеть не от вооруженных сил, а от производительных сил и уровня. — Тут Маленков осекся, ибо речь в письме шла об уровне жизни населения. Маленков ловко перескочил на другую мысль письма. — Дескать, соревнование в вооружении только подорвет мощь СССР. И это говорит академик!

Берия тем временем присматривался к каждому, и его мозг фиксировал малейшие детали их поведения. Сейчас, за обманчивым видом их спокойных, ничего не выражающих лиц, Берия видел хищных гиен со вздыбившейся от возбуждения шерстью, окруживших одинокого буйвола, имя которому Вознесенский. Булганин не в счет. Этот не понимал ничего из того, что происходит. Трудно было определить, была ли тому причиной его природная глупость, или стопарь-другой водки, без которых этот выдающийся тупица уже не мог жить. Разница была небольшая, но Берию всегда удивляла способность Булганина промолчать, когда нужно, и провозгласить абсолютно безопасную белиберду, когда высказаться было необходимо.

Вознесенский почувствовал опасность и нахмурил брови. Впрочем, вряд ли он предвидел все последствия этого совещания. Ведь он принадлежал группировке Жданова, а Жданов был вторым после Сталина в иерархии власти.

Маленков тем временем продолжал.

— Мы собираем информацию о национальном составе научных организаций не только Советского Союза, но и за рубежом, обращая особое внимание на положение в США. Уже арестованы явно враждебные люди из бывшего института Варги. Это еще раз подтверждает прозорливость товарища Сталина, который раньше, чем все мы, распознал в институте врагов социализма. Уже арестован безродный космополит Зусманович из института Варги, и это доказывает справедливость выводов.

Молодец Маленков, — мысленно похвалил его Берия. Критиковать институт и сажать его бывших сотрудников — это то, что нужно Сталину. Все помнили короткую, но ясную его директиву об институте: разогнать.

— Верно! — громко вступил в игру Хрущев. — Всех этих трахтенбергов, капланов, Рубинштейнов, заклеймить. — Браво Хрущев! Так их, ученых, экономистов с мировым именем. С принципиальных позиций неуча, преданного идеям марксизма, — про себя одобрил Берия. — Что, нет у нас национальных кадров, марксистски подкованных? — гневно вопрошал Хрущев. — Я вот так понимаю; засилье произошло в науке некоторых лиц, безродных космополитов. Ежели у человека нет родины, что от него ожидать?

Хрущев, как и все остальные, знал что в записке Сталину доктор экономический наук Каплан делал упор на улучшение жизненного уровня народа. Как он посмел! Ведь Сталин ясно сказал перед собранием избирателей еще в 1946 году, что народу предстоит затянуть пояса по крайней мере на три пятилетки, если не более. Но именно жизненный уровень населения Хрущев не упомянул. На всякий случай.

— Я так понимаю, — говорил он, разрубая воздух ребром ладони. — Враги хотят нас уничтожить. А что говорят эти, из бывшего института Варги? Снизить расходы на вооружение. Это не по-марксистски, товарищи. Идеологически не правильно. Товарищи из института не понимают, что решается судьба страны. А вот безродные космополиты хотят повлиять на экономику. Нужно очистить экономическую науку от этих трахтенбергов, капланов, Рубинштейнов. — Заканчивая свою речь, он повторил: — Что, нет у нас национальных кадров, марксистски подкованных?

В представлении Берии Хрущев был каким-то экзотическим животным: хитрющая лиса в облике свиньи с клыками волка и самомнением льва. Берия ни на секунду не сомневался, что Хрущев понимал расстановку сил в Политбюро, тщательно пытался скрыть свою дальновидность под маской простачка, и принимал риск в игре, которая называлась «борьба за власть», как неизбежность. Он, несомненно, один из опаснейших соперников, однако как государственный деятель, как лидер, он немногого стоит. В этом Берия видел проблему власти: Сталин ненавидел и потому уничтожал всех, кто достигал успехов. А когда он, Берия, взорвет атомную бомбу, наступит его черед. Нужно уже сейчас готовиться к этому моменту. Задача обыграть Сталина куда сложнее, чем ядерный проект.

Вознесенский не выдержал хрущевской чепухи и прервал его.

— Я прошу учесть, товарищи, — вмешался он, озираясь и ища поддержки, — что закон стоимости действует и при социализме. Это не моя идея, а выводы Маркса, экономическое учение которого является основой нашего государства. А поскольку закон стоимости также действует в наших условиях.

Вот, последняя стадия падения в пропасть, — комментировал про себя речь Вознесенского Берия. — Взывает к здравому смыслу вождя. О каком законе стоимости он говорит? Единственная стоимость здесь — это власть.

Вознесенскому не удалось закончить фразу. Сталин взглянул на часы. Выражение бесконечной усталости появилось на его лице.

— На сегодня хватит, — медленно растягивая слова проговорил он. — Продолжим завтра. Поскребышев сообщит время и место совещания.

Глава 7

Вечеринка, на которую Кирилла пригласила Софа, устраивалась в честь дня рождения ее приятеля Гриши, сына Шигалевича. Ему исполнялось тридцать лет.

По дороге Софа призналась, что Гришка год назад пытался ухаживать за ней, и клялся, что влюбился с первого взгляда. Как утверждала Софа, фатальной трагедии не произошло, поскольку эта его любовь длилась не намного дольше, чем этот первый взгляд. Через день после отказа он влюбился в красивую татарку, которая от ревности чуть не содрала с него скальп, и спасло Гришку лишь то, что муж татарки, моряк, вернулся из плавания и вступил во владение буйной собственностью.

Гриша пригласил всех на квартиру отца, сохранившуюся за ним с тех времен, когда имя Шигалевича что-то значило в науке. Отдельная квартира почти в центре Москвы, больше ста квадратных метров. Большинство гостей было уже в сборе. В просторной передней их приветствовала кучка курильщиков; их всех, до одного, Кирилл уже знал по предыдущим встречам. Из комнаты, служившей столовой, вышел сам Шигалевич, и улыбаясь, пригласил проходить к столу.

Благодаря Софе Кирилл уже перезнакомился с ее друзьями, среди которых было много евреев. Он даже лично встречался с некоторыми членами ЕАК и сумел расположить их к себе. При нем люди не стеснялись говорить, но кроме резкой и, казалось, справедливой критики советской бюрократии и антисемитской пропаганды против «безродных космополитов», подлинных врагов Советской власти он разглядеть не смог. Для многих он стал своим: рассказывал нелепые случаи из своей армейской жизни, безобидные политические анекдоты, потешался над речью необразованных сержантов и офицеров, и вообще казался «своим» среди людей из этого образованного круга.