Книга После прочтения уничтожить. Пособие для городского партизана - Алексей Цветков

В 1957-м Мао едет в Москву с последней надеждой — на атомную бомбу. Логика председателя проста: если вы не можете применить это оружие против США, то дайте его мне и я «упреждающе ударю». Не задумываясь, начну и выиграю. В результате не будет никаких Штатов, зато появится мировая советская республика.

Советский Союз к тому времени Председатель считал негативным примером отказа от борьбы. Страной бюрократии, которая однажды неизбежно захочет стать буржуазией. Хрущев ему вежливо отказывает и навсегда записывает китайского лидера в опасные для человечества авантюристы. Конечно, дело тут не в фанатизме Мао, а в его тонком пропагандистском расчете. Он отлично понимал, что бомбу не дадут, но зато сама эта история сделает его мировым лидером красных и харизматиком в глазах всего третьего мира, помешанного тогда на идее независимости от США. Хрущева же с его «мирным сосуществованием» станут называть предателем.

С этого начинается второй Мао и вторая, гораздо более известная, его революция.

4

К 1966-му правящая компартия Китая разделилась на два крыла. С одной стороны левые — Мао и шанхайцы: жена председателя, бывшая оперная звезда, создатель Красной армии Линь Бяо, идеолог Чен Бода. . С другой правые — генсек Дэн Сяопин и Лю Шаоци, возглавлявший отдел пропаганды. Правые выступали за дружбу с Москвой, частичное сохранение рыночных отношений, приусадебных участков, прежней системы образования и личной собственности. Мао обвинил их в «хрущевском курсе» и назвал «тайными реставраторами капитализма».

Искру для пожара высекла пьеса, где в скрытой форме, на средневековом материале, Мао и его окружение критиковались как не выносящие инакомыслия утописты.

— Отдел пропаганды нашей партии и пекинский горком нужно распустить! — заявляет Мао сразу после премьеры.

Непонятно только, кто это сделает. Внутри собственной партии шанхайцы, мечтавшие о «срочном создании нового народа с новой логикой и этикой», в явном меньшинстве. Тогда председатель находит силу за пределами партии. Это беспартийные студенты и старшеклассники, у которых нет дореволюционного прошлого. Глина, идеально подходящая для лепки нового народа.

— Мои ребята с глазами драконов! — обращается к ним председатель. — В ваших руках судьба мировой революции!

Именно хунвейбины, что означает «красная стража», разгромят переродившиеся горкомы и захватят нелояльные шанхайцам редакции. Будут выбрасывать высокопоставленных чиновников из окон, водить начальников по улицам в дурацких колпаках, заставлять их публично каяться перед толпой и колотить по их реакционным лбам красными цитатниками председателя.

Обычно беспорядки начинались с дацзыбао (дословно «крупно и от руки»). Эти ритуальные проклятия вывешивались в местах будущих столкновений: «Да будет праздник крови и труда!», «Рабочий, крестьянин и солдат против торговца, жреца и чиновника!», «Выбросим Конфуция, он высохший труп минувшего!». Довольно отвлеченные самодельные лозунги означали конкретную кровь, пощечину чиновникам и сиюминутный приговор. .

— Огонь по штабам! — пишет тушью и лично вывешивает свое дацзыбао председатель.

— А если у нас не получится? — спрашивают его самые осторожные товарищи.

— Я снова готов уйти в горы и вести там партизанскую войну! — смеется Мао. Никто никогда не узнает, насколько он был искренен в этом обещании. «Если вы намерены выпрямить что-то кривое, для начала сильно согните это в противоположную сторону!» — загадочно говорит вождь, но ближайшие к нему люди понимают, что он задумал.

«Мао Вансуй!» — дружно кричит весь одинаково одетый Китай по утрам. Лидера правых Дэна Сяопина вместе с другими «не искренними в самокритике» высылают перевоспитываться на тракторный завод. Правые критикуют Мао как крестьянского вождя и вспоминают, что он пришел в подполье поклонником князя Кропоткина, предлагавшего заменить всякую законность и власть самоуправлением вооруженных трудящихся.

По всему Китаю при хунвейбинских ревкомах создаются ньюпенги (дословно «комнаты изгнания бесов») — народные тюрьмы для перевоспитания подозрительных. Никто не скажет точно, сколько разоблаченных врагов не вернулось из этих «комнат», но счет шел на десятки тысяч. Партийная бюрократия не умела играть по уличным правилам и на глазах теряла все: положение, собственность, надежды и саму жизнь. В стране сложилось двоевластие: молодежные ревкомы против старых горкомов, коммуны против прежних партийных ячеек. Коммуны создавались цзяофанями («непримиримыми») — рабочей молодежью, готовой сделать общим все, вплоть до обуви и зубных щеток. . На свои марши коммунары выходили с кирками и лопатами:

— Мы идем хоронить четырех трупов — вашу культуру, выше мышление, вашу традицию и ваши привычки!

Миллионы высланы из городов на перевоспитание в сельские коммуны. На площадях горят костры из устаревших книг. Падают средневековые статуи во дворцах. «Мы разобьем всех идолов, чтобы изменить нашу жизнь! — написано на стенах закрытых тибетских монастырей. — Начнем великое уничтожение вредных иллюзий!» Позолоченные Будды выставлены на площади в дурацких колпаках с разоблачительными надписями. Чтобы избавить человека от иллюзий, по мнению вождя нужно сначала избавить общество от причин иллюзий, то есть от таких отношений, которые требуют маскировочной лжи. Мао выступает перед бескрайними толпами своих «красных стражников» с четырехчасовыми речами: забыть о материальных стимулах труда! Всем подниматься против начальства! Забыть о ваших родителях, они родом из прошлого! Насильно брить головы тем, у кого буржуазные прически!

Второй мишенью культурной революции были «распространители вируса буржуазности»: ученые и остальная интеллигенция. Мао поставил задачу: приблизить людей умственного труда к рабочему классу и оторвать их от сомнительных корней. Профессора после лекций мыли университетские сортиры или перевоспитывались на рисовых полях. . Урок в школе нередко заканчивался восстанием учеников, спонтанным судом и публичным избиением учителя.

Художники в обязательном порядке учитывали пожелания рабочих. Так, в старинных парках у дворцов цзяофани потребовали вставлять статуям стеклянные глаза, «чтобы не только мы видели прошлое, но и герои прошлого могли удивиться народным подвигам». Большинство театров закрылись, уступив свои сцены пропагандистским шоу и митингам. По просьбам хунвейбинов высшее образование сократилось до трех лет, из которых львиная доля времени отводилась изучению маоистской диалектики и истории революций.

Поразительно, но культурная революция при всем ее драматизме не стала крахом ни для науки, ни для экономики Китая. Именно в годы «красного угара» китайцы синтезировали инсулин, запустили спутник, создали оригинальную модель водородной бомбы и вполне успешно конкурировали с СССР в области исследования элементарных частиц.

Китайский ВВП вырос за этот период почти в два раза. Темпы роста производства составляли по 10 % в год. . Все это делалось без привлечения иностранного капитала. Главным капиталом назывался «энтузиазм разбуженных масс». Идеологи хунвейбинов утверждали, что их модель обгонит всех хотя бы потому, что оплата труда каждого работника оценивалась всем коллективом на общих собраниях.