Книга Метро 2033. Выход силой - Андрей Ерпылев

— Я тут не пролезу, — Игорь прекратил попытки протиснуться в узкую — кошка не пролезет — щель и сел на пол.

— Не хочешь постараться, — равнодушно сказало существо. — Оставайся тут. Меня это устраивает. Назад ты тоже не вернешься. Мой дом не загадишь.

Охотник был прав — взобраться без альпинистского снаряжения на отвесную кручу в пять метров не смог бы и самый сноровистый боец первомайского спецназа. Показанный хозяином путь был дорогой в один конец. Или — к одному концу. Похоже — печальному.

— Не лезь напролом, — сказал Охотник. — Оставь одежду и снаряжение внизу. Я принесу.

Раздеваться не хотелось: новому «товарищу» Игорь не доверял — отвращение к мутантам за годы въелось в плоть и кровь. Пусть он и бывший человек… А вдруг и не человек вовсе?

— Заснул? — лопнула пружинка.

— Отстань!

На преодоление этого препятствия ушло не менее получаса.

— И много еще такого впереди?

Исцарапанный в кровь, выжатый досуха Игорь без сил свалился на решетчатый пол небольшого круглого зала, похожего на бетонную трубу, поставленную на попа. Потолок терялся в глубокой тени, которую не мог пробить слабый свет «фонарика». На самом деле это был не совсем даже пол и совсем не зал — узкий ажурный настил с хлипкими перильцами кольцом обегал шахту, уходящую глубоко вниз, во тьму, из которой несло затхлой сыростью.

— Хватает, — обрадовал его спутник, выныривая из только что преодоленного лаза с узелком игоревой амуниции.

Стуча зубами от холода и ежесекундно рискуя провалиться сквозь проржавевший настил, Игорь кое-как натянул на себя одежду. По его прикидкам, они находились в пути уже больше суток, иногда останавливаясь на короткие привалы и снова двигаясь вперед.

Пользуясь минутами отдыха, Охотник… сворачивался клубком — черт, не способен человеческий позвоночник на такую гибкость! — и мгновенно засыпал. И нервы у него тоже были нечеловеческие — крепкие, словно канаты. И чуткость прятавшихся в капюшоне ушей тоже была звериной — подойди Игорь к этому созданию ближе, чем на три шага, — оно немедленно пробуждалось и спросонья вдруг вместо слов шипело нехорошо.

В первый привал Игорь так и не смог сомкнуть глаз, не доверяя странному спутнику, но уже во второй усталость взяла свое и утащила измотанного чрезвычайно сложной «полосой препятствий» парня в глубокий омут сна, похожего на обморок. И разбудил его опять насмешливый голосок странного товарища.

— Можешь попробовать выбраться наверх прямо здесь, — заявил Охотник. — Вон скобы в стене. Шахта. До верха — тридцать метров. Наверху люк. Закрытый, надо отпереть.

— Сложно открыть?

Игорь изучил цепочку ржавых осклизлых скоб, вделанных в бетонную стену. Вделанных плохо, халтурно. Некоторые выпали совсем или держались на честном слове. Подниматься по такой вот «лестнице» без страховки было бы настоящим самоубийством.

— Сложно? Я открыть не смог, — дернулся под своим балахоном Охотник. — Может, у тебя получится? Сделаешь хорошо.

— Кому сделаю хорошо?

— Тем, кто сверху. Откроешь им путь.

— А кто там сверху?

— Никто не знает. Раньше там парк. А теперь… Я, знаешь ли, туда не ходок. Мне дорога моя шкура, — Охотник тренькнул. — Я люблю спокойные места.

— Джунгли? — ухмыльнулся Игорь.

— Джунгли, например. А сюда мне не хочется. Разное говорят про эти места…

— Кто говорит? Ты не один такой? — осторожно поинтересовался Князев.

— Я — один. Да другие есть, — отрезало существо.

— Как ты?

— Слушай, человек, — вдруг зашипело оно. — Зачем тебе это знать?

Глаза под маской загорелись дьявольским желтым пламенем. Князев, оказавшийся непривычно близко к Охотнику, перехватил его взгляд и обмер. Зрачки в прорезях резиновой кукольной маски были узкие, вертикальные!

Игорь замолк.

— Жрать будешь? — запустил спутник в свой мешок лапу, и громыхнул там чем-то жестяным.

— Твое — нет, — буркнул Игорь, отворачиваясь.

Ему с детских лет вдолбили в голову простую истину: есть что-либо, принесенное с поверхности — нельзя. Табу своего рода. Как бы аппетитно оно ни выглядело и как бы ни хотелось есть. Все, что не было упаковано в жесть, стекло, плотный пластик — смертельно опасно. Более того — смерть, которая там таилась, могла быть долгой и мучительной. И без нее ежегодно умирали от разных форм рака десятки первомайцев, а примерно треть детей рождалась уродами или калеками…

«А интересно, — вдруг спросил себя Игорь. — Куда они деваются?»

Действительно, что рождаются дети-мутанты, он знал отлично. Причем, далеко не только у тех, кто, по долгу службы, обязан был регулярно выходить на поверхность. Не миновала чаша сия и отъявленных домоседов, никогда не видевших иного неба над головой кроме глухих бетонных сводов. Ему довелось видеть как-то и двух крошечных мальчиков, сросшихся головками, и похожую на русалку девочку, у которой вместо ножек было нечто, напоминающее рыбий хвостик. Шептались и о других, более жутких уродствах. Но то были младенцы, не выжившие при рождении — и зачастую забравшие на тот свет своих матерей.

Но что случалось с теми уродцами, которые цеплялись за жизнь до последнего? Куда девали человеческих мутантов, которым удавалось выкарабкаться? На станции таких не было. А тема эта оказалась ограждена глухой стеной молчания. Почище, чем тема обитаемости остального метро.

«Неужели их убивают? Нет, не может быть…»

— Козленочком станешь, — вдруг отколол Охотник и довольно затренькал, заперхал. — Иванушка. Не пей.

Игорь не сразу понял, что тот имел в виду. А потом вдруг дошло: да это существо ему из детской сказки… Шутит?.. До сих пор Князеву казалось, что это странное создание под кукольной маской говорит не как человек, а как автомат. Бездушно, механически. И вдруг оказалось: нет, оно догадывается, о чем Игорь напряженно размышляет, да еще и издевается над ним, подтрунивает…

Есть в нем все-таки душа.

И как-то сразу потеплело. Отлегло.

— Дурак ты, — Игорь непроизвольно коснулся макушки, покрытой вместо положенного по уставу ежика изрядно отросшими волосами. Не избежать бы выговора за неряшливый вид, появись он в таком виде на Первомайской. Да еще с бородой. — И шутки у тебя дурацкие. Рога не рога, а отрастет что-нибудь лишнее в организме и — каюк.

— У жизни один конец, — философски заметил спутник, раскладывая на тряпице извлеченные из мешка яства: шмат вяленого мяса, пригоршню каких-то сушеных фруктов и еще что-то неузнаваемое — коричневое, скрюченное и морщинистое, будто кусок старой коры или прошлогодний лист. — Будешь жрать?

— Отстань.

Игорь отвернулся, злясь на предательское обоняние, которое вычленяло из тяжкого запаха подземелья ароматы съестного: сейчас он с удовольствием бы отдал год жизни за кусок черствого хлеба. Да что там хлеба! Он рад был бы твердому, как кремень, сухарю из выпеченного четверть века назад хлеба: пару лет назад удалось наткнуться на армейский склад с такими вот «сокровищами». Бойцы частенько ворчали, обнаруживая в сухом пайке такие вот «подарки из прошлого» и немудрено: разгрызть хлеб, спаянный десятилетиями в кирпичной твердости монолит, зачастую пронизанный насквозь плесенью, не было никакой возможности. Только размачивать в кипятке. Оттого, особенно те, кто помоложе, втихомолку выбрасывали черные, словно комья земли сухари — снабжали армию по первому разряду и всегда было, что пожевать втихомолку, не ломая при этом зубы. Не был исключением и Игорь…