Книга Пленники вечности - Дмитрий Морозов

Вельможа спрыгнул с коня и едва ли не бегом ринулся к хозяйской домине, придерживая на боку саблю. При этом он каким-то образом умудрился не терять достоинства и приличествующей королевскому посланнику важности.

— Что за манеры, — вновь проворчал старик, щуря левый глаз, превращенный ударом татарской сабли в подобие узкой щелочки. — Нет бы к панам офицерам подойти, ведь знает же — пропал наш хозяин в Степи, третий месяц как ищем.

Навстречу кавалеру вышла ведавшая хозяйством племянница Громобоя, Маржанка, одетая в странную смесь траурных одежд и последней шведской моды.

— Пани, — сорвал с головы кавалер щегольскую шапку с алым пером, — я есть посланник к владыке вашему, за доблесть именуемому Громобоем, грозой Дикой Степи.

— Увы, любезный кавалер, — вздохнула Маржанка, — пан Жигеллон, да восславят его в небесах так же, как он восславлен на грешной земле, канул где-то в диких восточных землях.

— О том слыхали мы, — кивнул головой посланник, откровенно, почти за гранью допустимых приличий, разглядывая ладную фигуру племянницы местного владыки. — По сию пору не найден, выходит…

Маржанка только вздохнула.

— Если бы вы соизволили принять участие в поисках, — она кивнула на спешивающихся золотых гусар, — в миг бы нашли, ей-богу.

— К превеликому моему сожалению, — заметил так и не представившийся кавалер, — служба королевская требует от них совсем иного послушничества. Однако спешу обрадовать вас, милая пани. Очень скоро, вернее всего — через пять дней, подойдет сюда крепкая дружина. Достанет у нее сил и укрепить оборону этого форпоста истинной веры на востоке, и прочесать степь окрест.

Маржанка всплеснула руками:

— Хозяин всегда говаривал, что Жигеллонам не надобно иной помощи от короля, кроме его благоволения.

Кавалер поморщился. Видно было, что не хочет он говорить о таких серьезных вещах с молоденькой девицей, волею случая ставшей хозяйкой усадьбы.

— Не станут же Жигеллоны противиться прямому королевскому указу, полагаю? Соответствующая грамота у меня есть. Сейчас для Польши наступило время великих потрясений, негоже шляхте вспоминать не к месту о своих вольностях, рвать державу на части пред лицом подступающих ворогов.

— И кто же это подступает к коронным землям? — спросил вдруг густой басистый голос.

Кавалер излишне резко и порывисто развернулся на каблуках и уставился в лицо говорившему. Перед посланником стоял высокий и удивительно худой пан в простой рубахе, на которую небрежно накинут был дорогой дублет.

К уголкам губ, скрывавших ехидную улыбку, свешивались жидкие черные усы. На затылке задорно топорщился непокорный вихор.

— С кем имею честь, любезный государь? — осведомился посланник, постукивая убранными в перчатку пальцами по сабельному эфесу.

— Обращение, достойное королевского посланника, требует прежде назваться вам, милостивый государь. — Высокий оглядел прибывшего с эскортом пана с ног до головы. — Назваться государевым человеком может всякий.

Среди сопровождающих посланника произошло движение, звякнул высвобождаемый из ножен клинок, грозно затопорщились из-под шишаков усы крылатых гусар. Эта публика давно привыкла к самоуправству и наглости шляхты, не раз и не два приходилось им силой давать понять, что, несмотря на все вольности, Ржечь Посполита есть единое и нерушимое государство, покорное монаршей воле.

Кавалер, в лицо которого кинулась краска, тем не менее быстро взял себя в руки.

— Мое имя — Ходкевич, ваша милость. Должно быть, запамятовал я в долгой и трудной дороге, что до сих земель не всегда быстро доходят столичные вести. Прошу прощения у хозяйки здешней за свою оплошность, достойную мужлана нерадивого.

Он демонстративно повернулся к Маржанке и отвесил ей утрированный поклон, достойный более балагана, нежели родового гнезда славного рода.

— А я, сударь, — сказал высокий, — в свою очередь назовусь… вашей спине. Я пан Кривин из Слопников, командир здешней хоругви.

Ходкевич подчеркнуто медленно оглянулся, словно впервые увидев собеседника.

— И давно ли под рукой Громобоя появилась целая хоругвь? Насколько слышно было, водил он на гайдамаков да татарву три дюжины своих молодцов, и того казалось вполне достаточно.

— С тех самых пор, — отпарировал Кривин, — как не хватило для благополучия пана Жигеллона этих самых молодцов. Увел он их в Степь, да и канул.

— А вас, выходит, новая хозяйка пригласила, или имели вы с Громобоем на такой случай особый уговор?

— Все обстоит именно так, как глаголет ваша милость.

Злотые гусары зашумели и придвинулись к своему главе. Тяжелая панцирная кавалерия, зачаток регулярной армии, терпеть не могла вольные хоругви, по сути — наемников, подвизавшихся в пограничных землях и воюющих за золото, а не за державу.

— Не вольны ли мы нанимать себе и своим землям охрану? — надула губки Маржанка. — В здешнем диком краю никак нельзя без войска. Завтра же, узнав, что усадьба пуста стоит, татарва спалит все вокруг и вторгнется в самое сердце Ржечи Посполитой.

— Об этом и хотел моими устами поговорить государь с паном Жигеллоном, — сказал кавалер, делая знак гусарам отойти в сторонку. — Увы…

— Тем не менее, гостеприимство посланникам будет оказано от всей души, — заметил Кривин. — Скорбь по пропавшему пану-защитнику не станет помехой.

«Видно, — про себя проворчал посланник, — скорбь-то невеликая… А ты, мил государь, что-то уж очень лихо приноровился говорить вместо хозяйки. Не иначе как метишь в нового господаря здешних земель. Не бывать тому! Вовремя же прислал меня государь. Мало нам Запорожской Сечи, где окопалось реестровое казачье войско, не столько защищающее наши границы, сколько их же и разоряющее, так еще и в тутошнем краю осядет вольная хоругвь… Тогда не стоять краю в покое!»

Маржанка отдала приказания челяди относительно коней эскорта Ходкевича, потом дошла очередь и до людей.

Отвели под них ладный терем, а посланнику предложили почивать в палатах самого Громобоя.

— Прошу великодушно простить меня, — заметил Ходкевич на такое предложение, — но я человек военный, привык спать и есть вместе со своей дружиной. Не обидит ли это чем-то хозяйку?

Маржанка всплеснула руками.

— Да как же, не станет пан кавалер даже ужинать с нами?! И чем мы заслужили такое небрежение?

Кавалер вновь сорвал с головы шапку:

— Почту за честь трапезничать в обществе такой милой и учтивой дамы.

Кривин хмуро наблюдал за тем, как гусары по одному заходят в терем, оставив возле ворот троих караульных.

— Усадьба, милостивые государи, надежно охраняется, — сказал он свысока оставшимся. — Нужды нет торчать тут у ворот. Шли бы вы к друзьям своим…

— Ты пан, — не сказал, а скорее выплюнул сквозь зубы старший из троих, — нам не указ. Снять караул отсюда может только сам ясновельможный Ходкевич. Так что ступай, не мешай бойцам службу нести.