Книга Беовульф - Андрей Мартьянов

– Мы решили дать тебе новое имя, – продолжал мягко гудеть рыжеватый кормчий, не глядя на Северина. – Отныне будешь зваться «Скильд» – «Щит», ибо отразил удар оборотня и долго противился холоду, который мог убить тебя. А прозвище для чужих людей само появилось, «Скевинг», «найденыш»… Красивое имя – Скильд Скевинг, правда?

«Прозвище, – отрешенно подумал Северин. – Да, варвары любят прозвища, жить без них не могут – считают, что если раскрыть истинное имя недоброму человеку или колдуну, он наведет порчу или заставит выполнять свою волю… Ладно, пусть пока будет Скильд».

– Тебя даровали нам боги, – размеренно продолжал кормчий. – И боги решили, что после битвы с чудовищем и льдом ты должен родиться заново. Потому и именоваться ты должен иначе.

– Мы – это кто? – решился Северин.

– Люди называют нас по-разному, но мы – один род, связанный кровной клятвой и кровным родством. Nefelungen.

Северин промолчал, задумавшись. Этого слова он раньше не слышал, но мог быстро понять, что именно оно означает. «Нефель» или «небель» (все зависит от произношения) – «тень», «туман», но не в отрицательном значении, а скорее в нейтральном. Как тень человека, падающая под солнечными лучами, или утренний туман, поднимающийся над рекой. «Унг» или «инг» – обычное окончание, обозначающее единую общность, народ: к примеру, две ветви готов именуются Амалунгами, «людьми Амала», и Балтингами, «народом Балта», по именам древних вождей, а вот у вандалов есть Асдинги и Силинги, потомки Асда и Сила… Ничего особенного.

Так что же получается? Нибелунги? «Народ теней»? Или «Народ, находящийся в тумане»? Непонятно…

– Мое истинное имя – Беовульф, я получил его, когда вошел в семью Нибелунгов, и с тех пор навсегда забыл, как меня звали прежде, – говорил тем временем кормчий. – Родом я из гаутов. А ты в какой стране родился, Скильд?

– В Риме, – твердо ответил Северин. – Италия, Лаций.

– Ого! Ромеев среди нас еще не было! – Изумление Беовульфа было совершенно непритворным. – Подвинь собаку и протяни руку к борту, там мешок – найдешь в нем баклагу со сладким вином, позавчерашний хлеб и вяленое мясо. Поешь, а потом снова спи. Тебе сейчас надо много спать.

– Откуда у вас такая собака? – Северин толкнул псину, и та нехотя посторонилась. – И как ее зовут?

– Его, – уточнил Беовульф. – Щенка мне подарили в Лугдунуме, две зимы минуло. А назвали зверя – Фенрир…

«Они точно умалишенные, – подумал Северин, – Фенрир? Чудовищный пес, который в германских мифах олицетворяет зло и разрушение, пожирает солнце? Что бы запел дядюшка Ремигий, назови я свою собаку Вельзевулом? И потом – Беовульф сказал, будто он гаут – никогда об этом племени не слышал. Может быть, он так называет готов? Или гауты – это какая-то особая разновидность варваров, для римлян неразличимая?..»

Непутевый родич епископа Реймса наскоро перекусил, запил начинающий плесневеть ржаной хлеб и жесткое мясо великолепным дорогим вином (наверняка с виноградников Массилии!) и немедленно оказался сраженным глубочайшим, теплым и безмятежным сном. То, куда плывет ладья, а равно и ближайшее будущее Северина сейчас не беспокоило – не до того…

Кроме того, он отчего-то понял, что этим мрачноватым верзилам можно доверять. Они не обидят.

* * *

…Раньше, когда мир был новым, все было иначе. Люди были великими – это теперь они обмельчали. И жили они прежде не в этих краях, а на дивном острове Скандза. Все там было благолепно и чудесно, и всякий год казался лучше предыдущего… Были там и совсем уж дивные уголки, где пивные реки текли в мясных берегах, и кто туда забредал, подолгу оттуда не возвращался; возвращался же тучен и жизнелюбив.

Богатство добывали там не трудом рабским, не тем, что землю скудную сохой ковыряли, а больше священной яростью. Яростью и урожаи из почвы выгоняли, и дома взметывали.

И охота там была знатная. Зверь да птица неотлучно за людьми следили, так и норовили охотнику под ноги попасться. Стоит только рогатину в сторону леса наставить, как – вот уже готово! – бежит к тебе медведь лютый, губу дерет, грозит изничтожить. И сам собою на рогатину надевается и издыхает, ревя пресвирепо!

Бургов же на Скандзе было три. И жили люди в дивном несогласии, дабы войны между ними проистекали свирепые и кровавые, ибо того требовала душа всякого истинного воина. И не было такого, чтобы тащиться приходилось неизвестно куда, чтобы радость настоящего единоборства испытать. Вся жизнь в борьбе проходила и все было чинно и благолепно. Стоило лишь на двор выйти – и бегут уж на тебя с трех сторон: враг, да вутья,[14]да зверь лютый, только успевай поворачиваться и мечом разить.

Истинными же воинами были все, ибо кого из воинов ни возьми – всяк был вутья. Младенцев – и тех священная ярость не покидала, оттого и колыбели делали из неохватных дубов, дабы не сгрызло бы да не разметало их дитя в одночасье.

Да что люди! Даже и скотина домашняя на Скандзе в священной ярости зачастую пребывала. Бывало, только кукарекнет петух, в ярость войдя, как тотчас же по двору цыплята начинают носиться. Лошади на врага кидались и копытами врага забивали в бою. А пахотные лошади рыхлили землю так, что едва в Хель не проваливались вместе с пахарем. Пахарю иной раз удерживать лошадь приходилось, а это тоже было нелегко, ибо пахарь, как и конь его, в ярости землю бороздил.

Да что воины, пахари и скотина домашняя! Даже жены и наложницы в священной ярости сыновей носили и рожали! Таков был народ на Скандзе.

Война между бургами шла беспрерывно, однако ущерба никто оттого не терпел. Так все было благолепно устроено на Скандзе, что война к радости и потехе служила. Люди были крепки и семенем сильны, и лишь один из семи детей в семье урождался уродом. А меньше семи не рождалось ни у кого.

Боги часто сходили на Скандзу, и нередко так случалось, что вожди из бургов ходили в Асгард к богам пировать. А люди столь свирепыми были, что их и боги и великаны боялись. Иной же раз и боги к вождям в бурги приходили и пировали и довольны бывали. Ибо пива и мяса и богатырской удали всегда было вдосталь…

Женщины были красивы, беловолосы, широки в бедрах и плодовиты. И хоть половину из них конями разметывали – за дерзость, непокорство либо же за неверность, а то и просто потехи ради, оставшихся хватало для того, чтобы Скандзу героями заселить. И не было на Скандзе недостатка в героях.

За жидкое пиво на Скандзе смерть полагалась беспощадная. Да и не варили там жидкое пиво. Там было такое пиво, что брось в чан бабу толстую – и не потонет баба, как бы ни старалась. Да что там! Даже наш Гундамир в кольчуге и со щитом – и тот бы не потонул, хоть и скуден разумом. Ведь как на Скандзе испытывали пиво: вывернут богатыри из земли утес и в чан с пивом бросят. Плавает утес – значит доброе пиво.