Книга Путешествие Черного Жака - Андрей Егоров

Под воздействием материнского инстинкта дрофы бились в постепенно остывающий знак, скребли его острыми когтями — представляю, насколько это было горячо, — и сходили с ума от ярости, но до нас им было не добраться.

Наверное, до моего появления они думали, что в этой части леса они полновластные хозяева, им некого опасаться, они давным-давно уничтожили всю живность. Кажется, у биологов это называется доминирующим видом.

— Слушай, давно хотел спросить, а кто ты такой? — спросил Перен.

— Я? — для значительности я немного покашлял. — Черный Жак.

— Ты ведь колдун, Жак, не так ли?

— Точно, — ответил я, — и сила моя вот здесь.

Я медленно поднял ладони и покрутил пальцами перед его лицом, демонстрируя, как отсвечивает черным магическая сила, скрытая в них.

— Так вот почему они связали твои руки. Но раз ты колдун, Жак, тогда я спокоен, уж ты-то придумаешь, как нам выбраться из этой пещеры. Колдуны вечно что-нибудь придумывают. — Перен усмехнулся и улегся на пол: — Пожалуй, я немного вздремну. Устал что-то…

Даже перед лицом смертельной опасности он выбирал бездействие, перекладывая право спасать наши жизни на меня.

И я действительно придумал. Идея моя была проста и чудовищна. Должен заметить, я никогда не отличался добротой, жестокость и хитрость были мне свойственны с самого детства, но тогда я превзошел самого себя. Впоследствии мне суждено было узнать, почему эти качества оказались настолько стойкими в моей развивающейся натуре… И план избавления от дроф, внезапно пришедший мне в голову, был частью моей истинной сущности.

Пожалуй, за всю историю своего существования в лесу дрофы никогда не встречали столь страшного для них существа, как я. Если бы они могли слагать мифы, наверное, в этих мифах я назывался бы главным духом зла. А этот день они нарекли бы днем Страшного суда. Их основной ошибкой стало то, что встали на моем пути, когда я всего лишь пытался пройти через их земли. Не знаю, чем еще можно объяснить эту дикую идею, посетившую мою голову, не знаю, как оправдать себя… Наверное, я был чрезвычайно раздражен изнасилованием, наверное, я, как всякая жертва, ненавидел своих мучительниц.

Как бы то ни было, но я принял решение поджечь пещеру. Расчет мой был простым и верным. Огненное озеро, которое я немедленно запалил, должно было пылать, не переставая, целых десять часов.

Перен вскочил на ноги, оставив всякие мысли о сне.

— Эй, — закричал он, — ты что? Решил спалить нас живьем?

— Нет, — ответил я, — я решил подпалить коконы.

Затем я ударил в земляную насыпь могучим знаком и проделал в холме новый выход, мы бросились бежать, а за нами из холма вырвался длинный язык пламени и полетели снопы жалящих искр.

Дрофы совершенно потеряли голову, они позабыли про нас, спасая своих драгоценных детенышей. Одна или две из них попытались нас схватить, но потом они заметили, что внутри холма происходит нечто жуткое, их тонкий нюх уловил запах горелой тины, и им стало уже не до нас. Движимые материнским инстинктом, они бросались прямо в полыхающее пространство пещеры, силились вытащить тяжелые коконы наружу, но те не пролезали. Часть моей дьявольской фантазии подсказала мне сделать выход недостаточно большим, такими, чтобы сосуды с детенышами невозможно было извлечь. Я бежал и бешено хохотал, по моему запачканному сажей лицу струился пот, оставляя белые дорожки. Насколько же сладким может быть чувство удовлетворенной мести! Дрофы сгорали внутри заживо, но не могли дойти своим незрелым разумом, что пытаться спасти зародышей бесполезно. Думаю, их борьба с вездесущим и неугасимым огнем продолжалась еще очень долго, пока не догорели все до единого коконы.

Если бы со стаей была их разумная королева, может быть, нам и не удалось бы удрать, но королеву я убил… Тело лишилось головы…

Пока они пытались спасти свое отвратительное потомство, мы убежали уже очень далеко, миновали бурелом, долго бежали через глухой лес, продирались сквозь колючий кустарник — я все время опасался услышать погоню, — и добрались наконец до мест, где не ощущался даже запах болота. По сухой земле, двигаясь неуклонно на северо-запад, мы вскоре выбрались на узкую звериную тропку. К этому моменту мы оба буквально падали от усталости. Причем плотный Перен так выдохся, что опирался на меня, и я тащил «болотного извращенца», спасая его никчемную жизнь…

Кошмар четвертый

Пророк Латуний Четырнерий

Элли плакала и просила у людоеда пощады, но он не слушал и продолжал точить нож: «Клинк, клинк, клинк».

Александр Волков. «Волшебник Изумрудного города»

Ближе к вечеру тропинка немного расширилась и вывела нас к красочному домику с резным низеньким забором по периметру. Постройка настолько не вписывалась в окружающую нас атмосферу паранойи и настигающей адской погони — мы пребывали в этом состоянии долгие часы, — что я потер глаза, вообразив, что избушка и резной заборчик мне просто привиделись.

Уже начинало темнеть, нам нужно было устроиться где-нибудь на ночлег. Особенно страдал я (Перен был привычен ко всему, он многие годы провел в норе, ночуя на куче прелых листьев). К тому же дрофы почти наверняка шли по нашему следу — нам просто необходимы были укрытие и защита.

На двери избушки прикреплена была жестяная табличка «Здесь живет «п(р)орок». Именно так. Буква «р» написана в круглых скобочках. Если здесь живет пророк, заходить что-то не очень хотелось. Знаю я этих пророков: начнет вещать, верещать своим сипловатым натруженным баритоном, привыкшим перекрикивать шумливую паству и читать проповеди на базарных площадях. А вот если «порок» — тогда совсем другое дело. В этом случае мы нашли подходящее для меня во всех отношениях место. Вопрос, ждущий ответа: откуда подобное местечко взялось в лесной глухомани? Впрочем, весьма вероятно, что, пока мы бежали через лесные кущи, боги направили наши стопы в нужном направлении. В конце концов, мы отмахали достаточное количество миль, чтобы наконец выбраться к следам цивилизации, и вот пожалуйте, первый ее предвестник — «порок». Как символично.

С правой стороны от двери висел медный гонг с красочным молоточком — деревянную ручку украшали красные узоры. Зачесались руки, и появилось острое желание спереть молоточек, но я подавил в себе это паскудное чувство. Поскольку папаша мой плохо кончил, я всегда помнил о его судьбе и подавлял в себе эти гнусные, генетического свойства порывы.

Перену же, видно, было нечего терять. А может, у него вообще не было отца, который своим негативным примером мог преподать отпрыску положительный урок. Он ловко открутил молоточек и спрятал в лохмотьях. При этом болотный извращенец зацепил гонг, послышался густой и очень приятный звук: «Бу-ум».

— Повесь молоток на место, — потребовал я.

— Чего это? — Перен нахально усмехнулся. — Он мне пригодится.

— Это первый дом, который нам встретился, а ты уже успел ограбить хозяев.