Книга Соленый пес - Федор Кнорре

Ленька рассказывал только подробно, я так не могу, а старик спрашивает:

"Снилась? Лошадь-то тебе после?"

"Сколько лет снилась!"

Еще они посидели, птичку послушали, а Ленька объяснил, какая она с виду - синичка. Потом старик схватился за какие-то гравинки, вырвал пучок, растер между пальцами, нюхает:

"Зеленая?"

А Ленька так ему даже грубо:

"Будет, дядя Филя, надо мной смеяться, будто сами не слышите по запаху. Какой запах?"

А тот вроде его послушался, кивнул:

"Зеленый запах. Верно..."

...Ребятишки бесновались на волейбольной площадке, к нам уже несколько девочек подошли, слушали конец рассказа Дранки, ничего не поняли, а мы объяснять не стали, нам самим этого рассказа хватило утонуть с головой. Мы переглянулись и пошли отыскивать Леньку, просто так, без всякого плана, ни о чем не сговариваясь. Пожалуй, это Дранка нас потащил.

Ленькина мама открыла нам дверь и сказала, что он болен, лежит в постели.

- У меня заразная форма вирусного гриппа! - крикнул Ленькин голос через дверь. - Никого ко мне не пускай!

Мама, кажется, немного удивилась, попросила нас подождать и ушла в другую комнату. Мы слышали, как она его уговаривала: "Тебя товарищи пришли навестить...", а он на нее шипел.

Потом она вышла и сказала:

- Заходите, пожалуйста, только очень близко к постели лучше не подходить. Он действительно простудился и чихает, как поросенок, без передышки. Искупался вчера в бассейне.

- Бассейн это даже полезно, - сказали мы, вваливаясь кучен в дверь, и Малявка добавил:

- В особенности, если с лягушками.

- Может быть, и полезно, если не пересаливать, то все полезно, сказала Ленина мама и ушла, прикрыв за собой дверь.

Ленька лежал в постели раздетый, настороженно выглядывая из-за переплета большой книги, которую он держал перед собой в руках.

Мы не знали, как начать разговор, и кто-то спросил:

- Ты, оказывается, бассейном стал увлекаться? А мы тебя там что-то не встречали.

Ленька выглянул из-за книги с вызовом:

- А я там переодеваюсь и приклеиваю усы. И я сейчас больной, мне разговаривать вредно. Раз вас мое здоровье так беспокоит, вы лучше в другой раз зайдите.

- Мы по-хорошему, - хмуро сказал Дранка. - Зачем ты нас обманул?

Ленька выскочил до самого подбородка из-за переплета:

- Я с вами даже не разговариваю десять месяцев, а вы опять ко мне лезете! Опять я вас обманул! У меня вирус, вы не слышали?

- Да нет, всего месяца три... - примирительно промямлил Малявка.

- Давайте договоримся еще на тридцать три. А после подумаем о продлении.

- Пустой разговор, - грубо брякнул Дранка. - Ты нам сознался, что наврал про слепого. Про салют. А мы теперь знаем, что это была правда. Ты же нас гадами сделал, это хуже всякого вранья.

Ленька опустил книжку на одеяло.

- Почему это гадами? И как это я вас сделал?

- Этот солдат, с которым ты ходишь... тот самый и есть, про которого ты рассказывал?

Ленька насторожился и соображал, у него даже рот приоткрылся от удивления, видно, такой оборот дела ему в голову не приходил.

- Мне же не двадцать пять лет, вы сами знаете... - сказал он, усмехаясь.

- Ты сообразительный парень, - сказал тогда я, - ты и с нами не разговаривай, будто мы тебя глупее. Разве в этом дело, в каком году кто что узнал и так далее.

- Мы не гады, - тупо долбил Дранка. - А ты нас такими сделал...

- Так вы за этим и пришли?

- Видишь ли, - сдержанно сказала Галя. - Ты поставь себя на место других, кто ржали и насмехались над тобой, а ты знал правду и молчал. Как они себя должны чувствовать?

Тогда Ленька сел по-турецки и, замахав руками, возбужденно заговорил, торопясь и радуясь:

- Нет, нет, ничего подобного! Вы зря себя пилите! Честное слово, я врал. Когда я вам рассказывал, ничего еще не было на самом деле. Когда сгружали у нового корпуса вещи, я видел пожилого человека, слепого, я подумал, а что, если он бывший солдат? Оказалось, правильно, а тогда я даже не знал наверняка, только высокие сапоги заметил, и мне показалось. А потом уж я познакомился с дядей Филей. А когда мы собрались на горке ждать салюта, вдруг я подумал, что он-то ведь его и не увидит! Вот и все... И я представил, ну, соврал, как хотите, - мост, и солдата, и первый салют. Это я прямо там же все это придумал, при вас, даже не сразу, а пока рассказывал, я все придумывал...

- Теперь-то тебе верить можно? - пытливо спросила Галя и, нагнувшись, заглянула ему в глаза. Ленька стеснительно улыбнулся. - Можно! - сказала Галя. - Когда он говорит правду, он всегда стесняется, - и засмеялась.

Леня криво усмехнулся, сделал испуганное лицо и чихнул два раза подряд, едва успев спрятаться за книгой.

- Выздоравливай, - сказала Галя. - Давай твою сопливую руку! Смешной ты парень.

Больше никому ничего говорить сейчас не хотелось, и мы, попрощавшись, выбрались на улицу, как стояли в комнате - тесной кучкой.

Когда мы явились на квартиру к дяде Филе, нас встретила бабка из тех, что всех чужих встречают в дверях со щеткой или ведром, с грязной тряпкой в руках и разговор ведут не сдвинувшись с места, точно у нее за спиной не однокомнатная квартира с кухней, а засекреченный синхрофазотрон.

Мы вежливей вежливого объяснили, что хотели бы побеседовать с ее сыном, инвалидом Отечественной войны, хотя бы на улице, и не хотим прорываться к ее синхрофазотрону.

- А какого сына вам требуется? У меня их пятеро и ни одного тут нету. А если вам Филю нужно, так и говорить надо. Филя мне внук. Я с ним живу, потому что он горел на фронте и лишился зрения. И легких у него нету, так что я его гоняю гулять на свежий воздух - доктора советуют. Ну чего вам еще надо?.. Карьер знаете? Ну, котлован этот?.. Вот он там и сидит, дышит, идите, он на пригорочке сидит. Один, издалека увидите...

- Как же он один ходит? Там обрывы, вода... Глубоко.

- Протопал дорожку. Прежде я водила. Потом этот мальчишка повадился, Ленька. Он и сегодня являлся, да я его полотенцем вымахала отсюда; пускай сперва отчихается, тогда приходит...

Мы пошли через Горелую рощу, так назывался молодой лес. Горел он когда-то, лет тридцать назад, а название осталось. За рощей начинался громаднейший котлован, заброшенный карьер, из которого возили песок, когда никому еще в голову не приходило, что Москва может близко к нему придвинуться.

Он был залит водой, берега были неровные, изрытые, где осыпанные, где поднимавшиеся довольно высокими обрывами, поросшими кое-где тощими кустами с длинными узкими листиками. А далеко, на той стороне, валялись брошенные помятые вагонетки и дымилась фабричная труба.