Книга Самурай Ярослава Мудрого - Александр Ледащёв

Старик учил меня всему, что знал сам, я уверен в этом. Показывал тонкости защиты против самого разного оружия, учил моментально очищать сознание, поведал мне про шестое чувство, которое помогло одному из мастеров в кромешной темноте почувствовать угрозу нападения и ударить первому, отправив на тот свет сразу несколько человек, а другому проснуться и вскочить, уже с оружием в руках, когда в голове его слуги мелькнула мысль, что мастер полностью в его руках, пока спит. Когда я выразил сомнение в своих способностях развить в себе такое, старик только хмыкнул и стукнул меня по плечу своей любимой бамбуковой тростью. Учил нападать, учил драться голыми руками. Как называется стиль рукопашного боя, которому он меня учил, я тоже не в курсе, судя по всему, это был простой синтез многих видов боевых искусств. Любил старик и напасть неожиданно, за едой, за чтением свитков, или резко разбудить и тут же атаковать. При этом он бил своей тростью с особенной силой. И вот что еще – в арсенале старика, где было все любимое оружие азиатов, не было ни одного стального меча. Только деревянные мечи были у старика. Учил сражаться любым подручным предметом, внушая, что настоящее оружие – это ты сам, а в чем это воплощено, неважно. Учил метать ножи и сюрикены, но особо на это не напирал. Учил смотреть и видеть. Учил не моргать, даже если в лицо суют головню или спицу. Это потребовало немалых усилий, надо заметить, и немалым подспорьем была трость наставника. Учил, как парализовать конечность человека, не калеча при этом. Старик учил, я учился, думаю, что мы оба были счастливы.

Как-то спокойным летним вечером старик мой, сидя у костра, сказал вдруг, что ему пора. Я удивился, но старик уточнил, что ему пора умирать. Пока я переваривал услышанное, старик сказал:

– Завтра сюда придет лодка и отвезет тебя в твою Россию. Заплатишь лодочнику вот этим, – старик протянул мне слиток тяжелого желтого металла. – Это золото. И запомни. Пока ты сражаешься деревянным мечом, ты непобедим. Ты проиграешь, когда возьмешь в руки железо. А чтобы ты, по своему обыкновению, не ударился в крайности, я добавлю, что западные столовые приборы не в счет. Прощай, ученик. Спасибо тебе.

Я не успел даже собраться хоть с каким-нибудь ответом, как старик, все так же сидя у костра, просто закрыл свои темные глаза и перестал дышать. Умер, не успев услышать моего ответа. Хотя, как я потом много раз думал, он прекрасно знал, что невыполненное заставляет помнить о себе намного дольше. Я не успел поблагодарить его, и моя благодарность навсегда осталась во мне.

Я вздрогнул и очнулся. На лес тихо ложился вечер.

– Ставим лагерь! – Низкий голос Ратьши прорезал тишину леса, нарушаемую только стуком лошадиных копыт.

Глава VIII

В стороне от дороги нашлась большая поляна, окруженная могучими древними дубами.

На таком дубе, подумалось мне, немудрено и цепь найти, ту самую, которая златая. Но тут вмешался цинизм и нарисовал мне скелет кота на конце цепи. Цепь эту уже сто лет как сняли и унесли. Что-то вы, господин Ферзь, бредить начали, никак? Да нет, просто болит спина, болит грудь и болит поясница из-за того, что поотвык, как ни крути, от долгих конных переходов. А грудь болит потому, что… Потому, что болит. В конце концов, мой мастер был прав: смерть всего лишь необходимый рудимент.

Лошадей я оставил в обозе, все нужное я носил с собой, включая свою сумку, с которой так романтично шел погулять в лес после поединка. Украсть тут ничего не могли, даже если бы я все свои деньги повесил на седло любой лошади, оставшейся в обозе.

Сумку я нес в руке на сей раз, на левом плече лежал меч, а справа спина не располагала к переноске чего бы то ни было. От вечерней сырости рана разболелась. Завтра будет еще хуже. Потом, как назло, буду напарываться постоянно этим местом на твердые предметы. Ничего нового. Разве что вокруг – новый мир. Вот так. Ни много ни мало. Древний для моего времени и уже немолодой от начала времен, он все же новый для меня.

– Ферзь! – окликнули меня от большого костра.

Я остановился, заслышав голос Ратьши.

– Ступай к нам, что тебе с огнем возиться! – продолжил тысяцкий, и я послушно повернул к его огню. Меня милуют, жалуют и мирволят ко мне. Сколько слов, а все слова. Не более. Сунет мне Ратьша нож в спину, если только покажется ему что, да и весь сказ. Это не уный, что за неделю упреждает, что задумал. А то и лет за пятнадцать, как Воислав. Этот человек опытный, пожил. Раз дожил до своих лет и стал тысяцким – точно знает, с какой стороны редьку есть. С этими радостными мыслями я и подошел к костру своего нового товарища, который нынче штопал мне шкуру.

Кроме Ратьши, у костра сидели еще два ратника, не из уных само собой, а на костре булькал котелок, пахло кашей, в которую щедро добавили масла. Рядом с котлом с кашей кипел котелок поменьше.

– А в том что? – спросил я, показывая на котелок.

– Сбитень. Ночью свежо, самое время сбитня попить, – пояснил Ратьша. – Ты пил когда?

– Не помню, – я стыдливо улыбнулся и сел рядом с Ратьшей.

Тот протянул мне ломоть хлеба, а потом ловко снял с огня котелок и поставил его на зашипевшую от жара, влажную по-вечернему траву. Мы уселись вокруг котелка и по очереди черпали ложками кашу. Начинал Ратьша, а заканчивал я. Каша была на удивление вкусной. На удивление – я просто не очень люблю кашу. Но свежий воздух и утренняя стычка способствуют появлению аппетита. Когда остаешься жив, имея возможность умереть, острее чувствуешь мир вокруг. Правда, только первое время. Потом оно становится все короче.

Меня интересовало, почему Ратьша не у князя, а тут, с нами, но спрашивать я не стал. Не хочешь думать сам – не показывай этого другим.

Темнело. Ночь спокойно стала опускаться и на нашу поляну, делая костры все ярче, а освещенные круги – все меньше.

И вместе с темнотой от дубов, из леса серыми, тихими, молчаливыми тенями стали стекаться к стану люди. Я положил руку на рукоять меча, но Ратьша тронул меня за плечо:

– Не торопись, Ферзь. Это наши.

– Не видел я этих «наших», – проворчал я.

– Точнее, не наши. Княжьи. Но с нами. Это варяги, Ферзь. Из леса мы почти вышли, они теперь к нам возвращаются. Они лесом сами шли.

– А что же они в лесу делали и отчего, коли так хороши, о засаде не упредили?

– Знали мы о засаде. Хотели с Вороном покончить, оттого и в лесу торчали столько дней. А чтобы засада нам поверила, мы и ехали как на свадьбу. И с Вороном и впрямь покончили, только не так, как думали, – спокойно сказал Ратьша.

– Потому и меня возле князя держали, ясно. Для присмотра. А не боялись, что я князя порешу перед тем, как засада себя покажет?

– Боялись, конечно. Потому ты и ехал рядом. Присмотреть проще, – все так же спокойно ответил Ратьша.

Я усмехнулся и закурил. Дураков, Ферзь, сам знаешь, где искать. Все, все по зеркалам затаились, только тебя ждут, чтобы показаться. Грудь снова заныла. Когда не знаешь, что внутри, на такое нытье и внимания не обращаешь. А когда знаешь – уже и неинтересно обращать, так как поздно, скорее всего. Но вообще, грудь вела себя молодцом – и в двух боях не подвела, и переход конный осилила. Хотя бои-то были… Не рубка уж никак. Я бил только наверняка и редко по два раза на человека. Тут не замаешься.