Книга Комьюнити - Алексей Иванов

Глеб переместился обратно в зал и встал в тени бетонного столба, наблюдая, как на верхнем ярусе в гуще компании Орли наклонилась над айфоном, читая послание. Да, телеком есть телеком. Вживую Глеб не смог даже переговорить со шлюшками, что тёрлись возле бара, поджидая клиента вроде него. А с айфоном он вдруг законнектился прямо с Орли, к которой не подъедешь поддатый и невпопад!

Виски воодушевляло уже вполне серьёзно. Глеб закурил и опять припомнил Пушкина: «Итак, хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма, нас не смутит твоё призванье! Бокалы пеним дружно мы и девы-розы пьём дыханье, — быть может… полное Чумы!»

Айфон звякнул. Орли, похоже, не нашла, что сказать, и прислала самый простой ответ: «???» Глеб посмотрел в другой конец зала, на верхний ярус. Орли там в это время заслонил тип, сидевший рядом. «Спуститесь вниз к входу в зал, я у колонны», — набрал Глеб.

SMS улетела. Глеб ещё добавил вискаря, отодвинулся в тень и глубоко затянулся сигаретой. Подойдёт или нет? — гадал он. Толкаясь плечами в проёме, мимо туда-обратно перемещались какие-то люди, на Глеба никто не смотрел. В зале был полумрак, лампы освещали только пространство над столами. Гомон заглушал тугую пульсацию лаунжевых частот, которая за углом встряхивала топочущий танцпол.

Орли появилась из-за столба и остановилась перед Глебом против света. Глеб видел её тёмные глаза с дрожащей искрой от стробоскопа, её тёмные кудри и тёмные губы. Глеб улыбнулся.

— Как видите, я не телепат, — сказал он.

В руке у него звякнул айфон. Надо было не глядя сунуть айфон в карман пиджака, но Глеб по привычке бегло коснулся пальцем иконки, на ходу разворачивая SMS. «То есть? — написала Орли. — Вообще-то, я дома в ванне лежу». Глеб замер на половине движения и глянул в дальний конец зала, на верхний ярус. Там среди той же компании по-прежнему белел свитер чернокудрой девушки в джинсах.

Глеб перевёл взгляд на ту, что стояла перед ним. Конечно, это была не Орли. Это вообще был не человек. Вернее, не живой человек. Тусклое фарфоровое лицо ничего не выражало. Глаза уже не мерцали. Вокруг глазниц тихонько расползалась чёрная сеточка мелких трещин. Чёрные губы чуть изогнулись в улыбке и приоткрылись, и Глеб увидел, что рот внутри затянут паутиной.

— Ты позвал меня… — сквозь паутину глухо выдохнул демон.

10

«Глеб, почему вы не отвечаете?» — написала Орли. Потом: «Что всё это значит?» Потом: «Нет, я не поняла». Потом она позвонила.

К тому времени охранник уже утащил Глеба в подсобку клуба, и здесь какие-то люди захлопотали над Глебом: сняли пиджак, уложили на кушетку, накрыли лоб конвертом из полотенца со льдом.

— Избили его? Обчистили? — слышал Глеб над собой. — Истерика?

— Кокса, что ли, передёрнул?

— Не, он просто бухой.

— Он брал-то вроде немного… Я его видел краем глаза, стоял там у входа за столбом всё время.

— Может, он эпилептик?

— Скорую вызвали?

Кто-то раскрыл бумажник Глеба и прочитал визитку в окошке:

— Тяженко Глеб Сергеевич, медиаменеджер, компания «ДиКСи».

— «ДиКСи» — крутая контора, не фуфло. Парень просто промахнулся с нормой. Со всеми бывает.

Глеб сбросил со лба тяжёлое, сырое и ледяное полотенце и сел, его поддержали за плечи.

— Извините, — глухо сказал он, не глядя по сторонам. — Сорвался…

— Да нормально всё, чувак, — ответили ему. — Только там за стакан разбитый надо заплатить.

Через полчаса Глеб, умытый и в пальто, неуверенно выбрался из дверей клуба во дворик. Он был сильно пьян, еле держался на ногах. Из кармана у него торчала открытая бутылка виски, купленная в баре. Влажное лицо обожгло морозом. В это время и зазвонил айфон.

— Глеб, что-то случилось? — сразу спросила Орли.

— Нич-чё-о… — промычал Глеб, мотая головой. — Тока-а я тут демона в-вашего ув-виэл-л, Орли…

— Вы где?

— Вэ-э-э Мо-оскве!

— Вы на улице? Я слышу гудки. — Действительно, со Звенигородки доносились гудки. — Вы один?

— Х-х-к перс-ст!

— Глеб, соберитесь, скажите, где вы? — настойчиво допытывалась Орли. — Это же опасно! Ночь, холод, а вы пьяный и один!

— Глеп-п в клубе «Хлеп-п»… Риф-фма!

— Стойте, где стоите! — распоряжалась Орли. — Пейте, курите, что вы там ещё делаете?.. Я знаю этот клуб. Сейчас вас заберут!

— Пю, — кивнул Глеб. — К-рю…

Он не очень-то соображал, что происходит, с кем он говорил, что ему приказали делать, но почему-то остался во дворике. Он курил, потихоньку трезвел на морозе и глядел на небо сквозь железные конструкции кровли. Звёзд не было видно: их гасил свет города.

А потом рядом с Глебом оказался невысокий молодой человек в короткой курточке и в полосатой вязаной шапочке с бомбошкой. Он виновато улыбался Глебу. Улыбка у него была хорошая, открытая.

— Вы Глеб Сергеевич? — спросил он, подхватывая пошатнувшегося Глеба под локоть.

— Похож-же, да, — пробормотал Глеб. — К сож-жалению…

Шея молодого человека была объёмно обмотана шарфом.

— Меня Орли за вами послала. Я вас отвезу. Где ваша машина?

— Да где-то там!.. — Глеб махнул рукой в сторону Ваганьковского кладбища и едва не свалился.

— Я — Слава. Если запомните…

Слава крепко взял Глеба под руку и потащил вперёд.

— К-худа поэд-дем? — спросил Глеб.

— К нам домой. Отлежитесь у нас.

— Х-к вам — х-кому?

— Ко мне и Орли. Мы вместе живём.

— А-а… — шатаясь, сказал Глеб. — Вы э-ё муж?

— Ну, можно и так сказать, — улыбнулся Слава. — Осторожнее, Глеб Сергеевич, тут лужа замёрзла, катушка…

Слава бережно вёл Глеба по улице, держась ближе к витринам, огороженным поручнями: здесь навстречу попадалось меньше народа, проще было лавировать. Прохожие шли сквозь зарево витрин, как сквозь разные световые объёмы — белый, зелёный, жёлтый, красный, голубой. В потоке людей, в потоке машин было что-то гипнотическое, хотелось стать частью этого движения. Голова у Глеба прояснялась.

— Вы давно… вместе? — Глеб подбирал слова ещё с трудом.

— Года два.

— Орли… очень… хорошая… э-э-э…

— Девушка, — подсказал Слава.

— Ну да, — кивнул Глеб и тотчас поскользнулся. — У нас же в ощ-ществе пре… презуп… — Глеб выговорил максимально тщательно: — Презум-м-бы-ци-я не-вин-но-сти! Орли — девушка!

Слава засмеялся — легко и без всякой обиды. Он был приятный парень. Видно, что интеллигентный и миролюбивый. В нём, как и во многих коренных москвичах, не ощущалось оголтелых амбиций: это спокойствие было наследием третьего благополучного поколения.