Книга Ласковый огонь - Оливия Трейси

— На эту роль претендовала еще одна актриса, которая всегда конкурировала с моей сестрой. Она была вне себя от ярости и всем говорила, что Габи дали роль за то, что она стала любовницей режиссера. Это была гнусная ложь, но моя сестричка все равно была на седьмом небе от счастья. Накануне того рокового дня Марго — так звали соперницу Габи — неожиданно пришла к нам в дом и сказала, что хочет помириться с ней. Хотя, если уж на то пошло, Габи никогда с ней и не ссорилась, она была очень добрым и хорошим человеком. Коварная интриганка изобразила искреннюю радость и сказала, будто поняла, что новая роль словно создана для моей сестры. На прощание они обнялись, и Габи сказала, что совсем не держит на Марго зла за те нелепые вещи, которые та о ней говорила. А наутро мы с Оскаром попрощались с Габи. Она села в наш старый черный «форд», который обычно стоял во дворе дома. Никогда не забуду этот проклятый драндулет, в который моя сестричка села после того, как поцеловала меня и своего мальчика. Словом, словом… — Анна громко всхлипнула и поднесла к глазам кружевной платок, извлеченный из кармана пеньюара.

— Словом, как Сильвия, наверное, уже поняла, Габи Берген погибла в автокатастрофе, — жестко подытожил Оскар. — Что-то случилось с передним колесом, хотя, как выяснилось, накануне водитель тщательно проверял машину. Габи почему-то отказалась ехать на поезде и хотела весь путь до Парижа преодолеть на этой злосчастной машине. Но они только успели выехать из Франкфурта — где мы тогда жили — на автобан, как машину стало заносить, а потом она перевернулась. Короче, выжил только водитель. А роль в итоге досталась Марго.

— Я до сих пор уверена, что аварию подстроила эта мерзавка! — твердо сказала Анна. — Недаром ведь она подозрительно долго вертелась во дворе, якобы собирая семена понравившихся ей цветов. Думаю, она просто проколола шину…

— Успокойся, Анхен, — сказал Оскар, кладя свою широкую ладонь на плечо тетушки, — если ничего нельзя доказать, не стоит бередить душу.

Казалось, к Оскару вернулось его былое самообладание, но Сильвия заметила, что его рука, лежащая на пухлом плече тетушки, слегка дрожит.

— Что-то я совсем расклеилась… — Анна хлюпнула носом, — пойду-ка в свою комнату. Мне надо принять успокоительные капли и наконец поспать. Судя по тому что глаза мои слипаются, скоро начнет светать. А ты, мой мальчик, отведи Сильвию в комнату для гостей и проследи, чтобы она устроилась поудобней.

— Есть, мой генерал. — Оскар уже совсем бодро сделал рукой «под козырек».

Молодые люди остались вдвоем. По молчаливому согласию они подошли к бортику лоджии, отделявшему ее от бескрайнего ночного пространства.

Оскар попросил у Сильвии разрешения закурить и, получив согласие, достал сигарету.

— Я курю крайне редко, — словно оправдываясь, пояснил он, — и лишь в случаях крайнего волнения. Анхен вновь разбередила мою старую рану. Но если она сама может, как она выражается, поплакать всласть, то мне остаются лишь сигареты.

— Давай выключим свет, — неожиданно для себя самой предложила Сильвия. — Так лучше видна панорама города.

Она немного схитрила, так как хотела избавиться от освещения вовсе не из желания полюбоваться прекрасными видами. Просто в ее душе шевельнулось настоящее сострадание к этому сильному мужчине, ставшему вмиг таким беспомощным от воспоминаний о безвременно ушедшей матери. Она интуитивно почувствовала, что в темноте Оскару будет легче скрыть свое волнение и минутную слабость, которую мужчины не любят демонстрировать перед представительницами прекрасного пола. Оскар отошел к двери и щелкнул выключателем.

Они вновь молча стояли в полной темноте у балконных перил, созерцая далекие огни ночного города. Оскар, слегка подавшись вперед, облокотился на заграждение, и слабый огонек сигареты казался мерцающим в ночи светлячком. Сильвия вдруг почувствовала щемящую жалость к этому большому и мужественному человеку. Подойдя поближе к нему, она положила свою ладонь на его плечо. Рука Оскара напряглась, но он не произнес ни слова.

— Мне так жаль… Мне правда очень жаль. Когда Анна все рассказала, мне показалось, что я сама ясно увидела тот день, когда все случилось. А тебя я вдруг увидела маленьким белокурым мальчиком, который проводил свою маму на поиски счастья, а она ушла навсегда…

— Спасибо, Сильвия, — ответил Оскар дрогнувшим голосом. — Сейчас мне вдруг действительно захотелось плакать. Но не потому, что я вспомнил прошлое, а потому, что ты искренне мне сочувствуешь. Сострадание в наши дни дорогого стоит. — Оскар наклонился и нежно коснулся губами ее виска.

Они стояли, касаясь друг друга плечами и бедрами, но при этом ни она, ни он не ощущали ни малейшей неловкости, даже и тени смущения. Обоим раньше казалось, что подобная близость возможна только между людьми, знающими друг друга много лет, и они с удивлением и радостью старались сохранить в душе эти чудесные ощущения полного душевного единения.

— Сильви, я знаю, что надо сделать! — вдруг сказал Оскар, хлопнув себя по лбу. — Сейчас я принесу одну вещь — и мир вокруг преобразится. Мы не будем сидеть в полной темноте, но и яркий электрический свет не будет нас раздражать.

Сильвию поразило и тронуло, что Оскар назвал ее уменьшительно-ласкательным именем, как имели обыкновение ее называть только близкие и дорогие ей люди.

Оскар исчез в проеме, соединяющем балкон с холлом, и через некоторое время вернулся, держа в руках нечто небольшое и изящное. Это нечто оказалось бронзовым подсвечником с тремя свечами разной величины. Поставив подсвечник на стол, он щелкнул зажигалкой и с ловкостью мага вмиг воспламенил фитили всех трех свечек.

Все вокруг озарилось мерцающим и таинственным светом, при котором все предметы кажутся зыбкими, а лица людей приобретают загадочность и необыкновенный шарм.

Оскар взял Сильвию за руку, ожидая, судя по всему, ее восторженной реакции. При свете мерцающего пламени лицо девушки казалось ему еще более прекрасным, а очертания ее изящной фигуры приобрели нереальную хрупкость.

И вдруг словно черная тень пробежала по прелестному лицу Сильвии, рука ее задрожала в сильной ладони Оскара. Поначалу он приписал это ее эмоциональному перенапряжению, вполне объяснимому в столь насыщенную событиями ночь. Но вскоре он с удивлением заметил, что огромные глаза Сильвии наполнились слезами, которые вскоре покатились по ее бледным щекам.

— Нет! Не надо! — воскликнула Сильвия, вытирая обильно льющиеся из глаз слезы. — Умоляю тебя, пожалуйста, погаси свечи! Я не в состоянии видеть этот свет… Он предвещает что-то ужасное! Нет! Я не хочу…

— Конечно, малышка, конечно, — отозвался Оскар, поспешно задувая свечи. — Все будет так, как ты скажешь. Ну, успокойся же, бога ради… Это всего лишь свечи, и все в наших руках. Если не хочешь, я никогда не стану больше их зажигать.

Сильвия стояла посреди лоджии и всхлипывала как малое дитя, которому жестокая нянька пригрозила приходом злой ведьмы за непослушание. Потом она опустилась на стул и, уронив голову на край стола, продолжала рыдать так, будто произошло что-то непоправимое. А Оскар, такой большой и комичный в своей беспомощности и невозможности понять что-то очень важное, стоял рядом с ней и гладил ее по голове, машинально перебирая разметавшиеся в беспорядке черные кудри.