Книга Тварь 2. Сказки летучего мыша - Виктор Точинов

– Видишь вон окна, да? Там, в бывшей бильярдной, радисты с шифровальщиками спят. А дальше коридор, в самом его конце закуток без окон есть – не знаю, что там раньше было, но койки для меня и Родриго едва поместились… Понял?

– Что понял?

Разговор все меньше нравился Хосе. Хотелось уйти, но он не решался оттолкнуть преграждавшего дорогу Энрикеса. Как-никак фельдфебель, начальство… Хотя сам очкарик своим чином не кичился. В военные переводчики Энрикес угодил прямиком с университетской скамьи – из-за каких-то своих, неизвестных Хосе прегрешений решил послужить вдали от дома в добровольческой дивизии. И держался что с рядовыми, что с другими унтерами со студенческим панибратством.

– Что, что… – глумливо передразнил Энрикес. – Скажи, ради Святого Яго, – в Андалусии все такие кретины? У всех мозги от южного солнца так плавятся?

Хосе мысленно плюнул на субординацию и повернулся к фельдфебелю спиной. Кретин так кретин – вот и иди, поищи умных слушателей.

Энрикес сообразил, что слегка перегнул палку. Положил руку на плечо, заговорил по-иному, спокойно и доверительно:

– Получается, что тут, на первом этаже, только мы с Родриго спим – над той частью подвала, что облюбовал себе Кранке. Облюбовал – и никого туда не пускает.

– И что? – обернулся Хосе, против воли заинтригованный. Все-таки на восемнадцатом году жизни аромат тайны весьма привлекателен…

– Родриго спит, как сурок, а вот я… Я слышал снизу по ночам ЗВУКИ.

Последнее слово переводчик произнес самым интригующим тоном.

– Какие? – не удержался от вопроса Хосе.

– Негромкие… Словно постукивает кто-то… А порой вроде как скребется… Камень долбят, не иначе.

Он выдержал паузу и добавил громким драматическим шепотом:

– Клад ищут!

Тут Хосе опомнился. Врет очкарик или нет – какая разница? Если Кранке действительно ищет клад, да еще и тайно, без ведома Команданте, – тогда тому, кто про это узнал, не поздоровится. А не ищет – тогда не поздоровится тому, кто выдумал историю. И, вполне возможно, – тому, кто ее слушал, развесив уши…

И рядовой Хосе Ибарос уже не просто плюнул на субординацию – смачным пинком отправил ее куда подальше. Заодно отпихнул фельдфебеля, загораживающего выход из укромного, скрытого кустами уголка. На ходу фыркнул:

– Пей на ночь меньше – не будут звуки чудиться!

Никогда и ни о чем не вести разговоров с Энрикесом, – постановил Хосе, уходя. Мысль была здравая. Но, как выяснилось, запоздала.

* * *

Трезвая мысль – держаться от Энрикеса подальше – пришла явно с запозданием. Потому что в тот же день, ближе к вечеру, желание побеседовать с Хосе изъявил сам Кранке…

О чем? Почему? Не было у оберштурмбанфюрера СС никаких причин для беседы с тихим и незаметным рядовым из штабной охраны… Он и имя-то солдатика наверняка не знал, и никак иначе не отличал, скользил при случайных встречах равнодушным взглядом. Не было причин…

Точнее, одна-единственная имелась.

Утренний разговор с Энрикесом.

Хосе после обеда стоял на посту – снаружи, у входа. Там промежутки между колоннами портика заложили мешками с песком, выставили два станковых пулемета. И, сменяясь, дежурили восемь человек.

Кранке – высокий, моложаво выглядевший блондин – заявился вместе с разводящим, унтер-офицером Манильо. Последний и обратился к Хосе, по уставу, казенным голосом, как никогда не стал бы обращаться в отсутствие эсэсмана:

– Рядовой Ибарос! Приказываю сдать пост! И немедленно отправиться с господином оберштурмбанфюрером! Выполнять все его приказания!

– Слушаюсь… – выдавил из себя побледневший Хосе. И добавил вовсе не уставное: – А з-з-зачем?

Эсэсман стоял рядом, равнодушно глядя куда-то вдаль. Лицо с тонкой ниточкой усов и старым шрамом на левой скуле застыло неподвижно. Казалось, он ни слова не понимает из разговора унтера с рядовым.

– Отставить вопросы! – рявкнул Манильо. – Исполнять!

– Слушаюсь… – Хосе вздернул дрожащую руку в фалангистском приветствии.

Кранке, не сказав ни слова, развернулся. Коротким и небрежным жестом показал: следуй за мной, дескать… И размеренно пошагал внутрь особняка.

Поднимался оберштурмбанфюрер по парадной лестнице на второй этаж по-прежнему молча. Лишь негромко поскрипывали сапоги да портупея. Хосе тащился сзади на ватных, подгибающихся ногах.

Ничего особо страшного в апартаментах Кранке не обнаружилось. Ни стола с разложенными орудиями пыток, ни автоматчиков, готовых расстрелять рядового Ибароса. Небольшая комната: стол, два кресла, диванчик в стиле ампир. Шикарный вид из окна на речную долину. Прикрытый занавеской дверной проем, ведущий, надо думать, в спальню.

Но мирная обстановка отнюдь не успокоила Хосе. Потому что, едва за ними закрылась дверь, Кранке произнес самым светским тоном:

– Присаживайтесь, сеньор Ибарос. Вина? Сигару?

Сеньор Ибарос не присел – прямо-таки рухнул в кресло.

* * *

Вино, судя по густо покрытой пылью и паутиной бутылке, оказалось отменное. Скорее всего. Потому что вкуса и букета Хосе не почувствовал. Сигару же он закурить не решился, да Кранке и не настаивал…

По-испански оберштурмбанфюрер говорил отлично – ни малейшего следа лающего немецкого акцента. Напротив, в речи эсэсмана чувствовалось классическое кастильское произношение.

– Как вы понимаете, сеньор Ибарос, я не имею формального права вам приказывать. И могу лишь просить помочь мне в проведении одной важной для нашей общей победы операции. Если после предварительной беседы я решу, что вы пригодны для ее выполнения, – то в случае успеха вас ждет немалая награда и самые блестящие перспективы. Вы, естественно, вольны отказаться. Служить делу фюрера и каудильо можно где угодно… В окопах на фронте, например.

Хосе похолодел. Что угодно, только не фронт… Вторично Дева Мария может и не свершить чудо… Один раз вытащила его из ада – и достаточно.

Тут он, до сей поры старавшийся смотреть в сторону, нечаянно встретился взглядом с Кранке. И – словно прилип, никак не в силах оторваться от холодных голубых глаз-льдинок.

Оберштурмбанфюрер говорил что-то еще, о чем-то выспрашивал – Хосе не понимал ни слова. Однако – странное дело – отвечал подробно и обстоятельно. Краем сознания Хосе понимал, что говорит о детстве, о матери, о сестрах, о том страшном дне, когда звено «мартин-бомберов», сопровождаемых юркими хищными «курносыми»,[7]пыталось разбомбить стоявшую неподалеку от их дома гаубичную батарею… Пыталось – и промахнулось. Бомба угодила в дом Ибаросов. Матери и сестер не стало.