Книга Мания расследования - Елена Топильская

— Ну уж? — усомнился Лешка. — Я вот слышал, что Карасев привозил гастролеров из Пскова.

— Да, было такое. Есть у него прикормленная бригада на родине. Но они не мочат. Карапуз их привозил с коммерсантами разговаривать. Кому ноги ломали, кому череп пробили. Вы же знаете: капитализм — это прежде всего высокая степень специализации.

— А что Барракуда с Нагорным не поделили? — спросила я. Мне-то хотелось максимально конкретизировать взаимоотношения внутри карасевского преступного сообщества применительно к своим уголовным делам.

— Началось все с какой-то личной драмы. Они ведь из одного двора ребята.

— Кто? Нагорный и Костя?! — поразилась я.

— Ну да. То ли дивчина обоим приглянулась, то ли силой мерялись, в общем, кто-то из них кому-то морду набил. Еще в нежном возрасте.

— Скорее всего, Костя Нагорному, — ухмыльнулся Горчаков.

— Возможно; история умалчивает. И так получилось, что Вова Карапуз обоих парубков поочередно пригрел. Это, кстати, тоже стратегия: держать на коротком поводке двух волкодавов, если вдруг один взбрыкнет, можно второго науськать. Согласны, Мария Сергеевна?

— Согласна. И что, они так и грызлись из-за детских обидок?

— Чем дальше в лес… — кивнул Кораблев. Последняя обидка, не детская, приключилась из-за того, что Костю надо было с кичи вынимать. По слухам, запросили пол-лимона. Карапуз поставил вопрос на голосование, а Нагорный уперся. Не захотел деньги отдавать.

— Подожди, Леня, я не поняла. Общак-то был у Карасева?

— В том-то и дело, что наличного общака не хватало, надо было вкладываться. Естественно, Нагорный сказал, как отрубил, что за Барракуду, за отморозка этого, вписываться не будет. И вообще потребовал отчета от Карапуза — «где деньги, Зин?»

— После чего резко пропал, — прокомментировал Лешка.

— Да, — кивнул Кораблев, — и у Кости все сложилось. Бабки нашлись, судьи купились, оковы рухнули.

В коридоре послышался стук каблучков нашей секретарши, и Горчаков быстрым затравленным взглядом окинул кабинет; деться ему было некуда, и он схватил телефонную трубку и стал лихорадочно набирать какой-то номер, по-моему, беспорядочно тыркая пальцами в диск. Но его ухищрения были напрасны, поскольку Зоя, заглянув в кабинет, ласково улыбнулась Кораблеву и позвала меня к телефону в канцелярию.

— Там тебя мужчина какой-то просит, очень вежливый. Я твой телефон не дала, но он очень хочет. Подойдешь?

— Подойду, — сказала я и отправилась вслед за Зоей в канцелярию. От меня не укрылось, что, одаривая нежным взглядом Кораблева, наша секретарша старательно избегала смотреть в сторону Лешки.

Ну-ну, подумала я. Один неуклюже выполняет отвлекающий маневр, вторая умудряется в пятиметровом помещении в упор не заметить, прямо скажем, крупного мужчину Горчакова. Интересно, по чьей инициативе разрыв? Неужели Зоя наконец поставила ребром вопрос о своем бесправном положении? Или Горчакову мозги промыла жена? Но, в любом случае, ближайшие полгода мне придется изображать переводчика, если Лешке потребуются услуги канцелярии или Зое надо будет получить у Горчакова сведения о сданных в суд делах.

В аккуратно положенной возле канцелярского телефона трубке терпеливо сопел мой вежливый абонент.

— Слушаю, Швецова, — сказала я ему.

— Мария Сергеевна? — раздался неуверенный, чем-то смутно знакомый мне бас. — Это; Константин.

— Какой Константин? — среди моих близких друзей не числилось никакого Константина, кроме Мигулько, но его голос я бы сразу опознала.

— Ну… Это… В общем, Бородинский…

— А-а! Чем могу быть полезна?

— Мария Сергеевна, — чувствовалось, что Бородинскому не по себе, он прямо-таки выдавливал из себя слова, — надо бы повидаться… Может, подъедете в «Европу»? Я машину пришлю…

— А по какому поводу?

— Не хотелось бы по телефону… — промямлил Барракуда. — Ну, так я заберу вас? Пообедаем и о делах поговорим…

— Нет, Константин Алексеевич. Если надо поговорить, приезжайте в прокуратуру.

— В прокуратуру?! — переспросил Костя с таким ужасом, что мне стало его жалко. Но я была непреклонна. Ему надо, значит, приедет.

— А что такого?

— Я — в прокуратуру?!

Эти мафиози — как дети, раздражаясь, подумала я.

— Обещаю, что вас не съедят, — заверила я Барракуду вслух.

— А может, все-таки в «Европе»? — сделал он последнюю отчаянную попытку.

— Вы что, боитесь? — подковырнула я его.

— Да нет… Но как-то не в кайф…

Тем не менее договоренность о месте и времени встречи была достигнута на моих условиях.

Вернувшись в кабинет, я поведала мужчинам о звонке и предложила в течение получаса очистить кабинет.

— Может, диктофончик сюда засунуть? — обвел кабинет глазами Кораблев, но я решительно отказалась.

— Зачем?

— Ну мало ли…

— Не надо. Вдруг он поймет, что я его пишу, и замкнется, неудобно получится.

Когда мужики вымелись, я навела приблизительный порядок в кабинете, обновила макияж и стала ждать гостя.

Глава 6

Костя на цыпочках вошел в кабинет, аккуратно притворил дверь, обвел взглядом стены и поежился.

— Ой! Неуютно как-то, — робко сказал он.

— Ну уж! В тюрьме, что, уютнее?

— Ой! Ну вы скажете, — смущенно хохотнул Барракуда. Он подошел к столу и потрогал столешницу за уголок. — Можно?

Получив от меня разрешение, он присел на краешек стула. Я про себя посмеивалась: не каждый день доводится наблюдать самого страшного питерского киллера, изо всех сил демонстрирующего хорошие манеры. При этом он явно старался искренне. Я отметила, что после освобождения Барракуда изменил вызывающему стилю Версаче, одет он был в очень хороший и явно недешевый деловой костюм, но смотрелся уже не как нувориш с карманами, полными баксов, а как настоящий бизнесмен или даже дипломат, переросший кайф от дорогих игрушек. Костюм, солидно-классический, сидел на ладной Костиной фигуре с небрежным шиком, рубашка была ровно на один тон светлее костюма, мятая по-модному, галстука не было вовсе, хотя раньше он нацепил бы на шею что-нибудь шелковое, расписное, и из нагрудного кармашка высунул бы блестящий краешек.

— По моим подсчетам, вам еще сидеть и сидеть, — не удержалась я, впрочем, без ехидства, и Костя расплылся в улыбке.

— Ой, не говорите. Если бы не добрые люди, я бы там состарился, в застенках-то.

— И как вам удалось оказаться на свободе? Сколько там было по приговору? Двадцать пять?