Книга Потерянные души - Майкл Коллинз

Только тут я в первый раз постиг меру того, с чем имел дело, того напряжения, которое нарастало в нем. Я легко представил себе, как Эрл противопоставляет себя сыну, как каждая победа над Кайлом внушает Эрлу все большее презрение к нему. Но Эрлу требовался Кайл, чтобы спасти их всех. Я сказал:

— Ты хочешь, чтобы твоя мать так и прожила свою жизнь, убирая в мотеле номер шесть?

Его глаза на мгновение закрылись.

— Нет.

Я встал и положил руку ему на плечо. И сказал:

— Пойди к Черил, это же не ее вина. И ничья вина. Скажи, что любишь ее. Ты можешь позволить себе…

Я замолчал.

Выражение у Кайла было такое, будто он уже знал, что́ я собираюсь сказать. Он произнес негромко: «Я знаю», но от того, как он это сказал, у меня мурашки поползли по коже.

Порой я задаюсь вопросом, не этот ли момент изменил все и в конечном счете не отсутствие ли у Черил веры в него было ее величайшим грехом?

Глава 10

В этот вечер, добравшись домой, я нашел у двери завернутые в фольгу тарелку с лазаньей и чесночный хлебец. Жуткое ощущение, напомнившее мне о неделях после моего развода. Я оглядел тихую улицу, но кто бы все это ни оставил, он давно ушел.

Лазанья застыла комьями затвердевшего жира. Я предположил, что подношение от Бетти и ее «Стола Восьмерых». Меня пробрала дрожь. Я вошел в дом.

Увидев меня, Макс залаял и завертелся волчком. Я выпроводил его на задний двор.

Проверил автоответчик. Ничего. Особенно меня бесило отсутствие соучастия: меня отправили улаживать с Кайлом, а потом — ни единой встречи, ни обсуждения, что нам следует делать. Конечно, я знал ответ: как сказал мэр, пути назад не было.

Когда Макс вернулся, я скормил ему лазанью и хлеб. Он выжил. Я съел омлет с пшеничным тостом, запив кофе.

Зазвонил телефон. Я думал услышать голос Лойс, но звонила Джанин.

— Сет, Эдди и я везем амишей во Флориду в фургоне. На этой неделе он не сможет быть у тебя. — Голос звучал угрожающе: неизменный ее тон со мной. Затем она добавила: — Я не получила чека.

Я сказал:

— Можно мне поговорить с Эдди?

— Нет!

— Пожалуйста!

Джанин смилостивилась и позвала Эдди. Я слышал его шаги по холодному паркету. Я сказал:

— Почему Тигра засунула морду в унитаз?

— Почему?

— Разыскивала Пуха.[5]

Эдди потребовалась секунда, чтобы сообразить, затем он разразился своим детским смехом и поделился с Джанин.

Она повесила трубку.

Я сидел один и думал о своем сыне. «Нэшнл энкуайерер» лежал развернутым на столе. В глаза бросился заголовок: «Жертвы „Титаника“ в моем водяном матраце». Я прочел статью. Пожалуй, именно так мы связаны с нашим прошлым, нащупываем ту нить абсурдности, которая соединяет нас с чем-то великим или трагичным.

На задний двор пришли олени. Макс следил за ними, и его голова поворачивалась туда-сюда между мной и тем, что происходило там. Я перехватил его взгляд, чтобы не дать псу залаять. Олени, пока лижут соль, широко расставляют передние ноги. Время от времени кто-нибудь из них поворачивал голову в сторону Макса, подергивая белым хвостом.

Я встал и подошел к окну. Прошептал имя сына. Стекло затуманилось, и олени ушли, растворившись в темноте.

Телевизор работал тихо. Вновь тот тип восхвалял свои кассеты с операциями по недвижимости, источник быстрого обогащения. Я позвонил по предложенному номеру, и оператор спросил, действительно ли я безоговорочно жажду финансовой независимости. Получалось что-то вроде присяги.

Позднее позвонила Лойс. Мы долго разговаривали о том, куда уходят мертвые, есть ли душа у эмбриона и верит ли Лойс в загробную жизнь, думала ли она когда-нибудь, что снова увидит Лайонела, и действительно ли это так важно.

Я рассказал Лойс о том, что услышал от Кайла — про эту казнь египетскую, как верные должны были помазать кровью агнца свои двери, чтобы карающие ангелы Бога не убили их первенцев.

Лойс сделала большой глоток и поперхнулась, как бывает с людьми, когда они хватят чего-нибудь крепкого.

Я сказал:

— Видела бы ты Кайла! По-моему, он знает, что Черил сделала аборт. Просто еще не в состоянии воспринять это.

— Способность к самообману — наша величайшая панацея для выживания.

Лойс сделала еще глоток. Я слышал стук ледяных кубиков в стакане.

— Может быть… — Я переменил тему: — Ты, случайно, не приготовила для меня лазанью?

— Это намек?

— Нет.

— Ну?

— Помнишь, я рассказывал тебе про снедь, которую после развода мне оставляли на крыльце? И вот опять.

— Съедобная?

— Я скормил ее Максу.

На несколько секунд наступило молчание. Мне хотелось спросить, знает ли она, что я выгородил Кайла, но прежде, чем я успел начать, Лойс сказала:

— Можно мне кое о чем тебя спросить, Лоренс? Раз мы уже заговорили о самообмане.

— Мне казалось, мы с этой темой покончили.

— Ну так вернемся к ней. Это не пьяный треп, Лоренс… Ты думаешь, мы сошлись, только чтобы заполнить пустоту от наших потерь? А без этого мы нашли бы друг друга? Как бы ты оценил меня в сравнении с твоей женой? Ну, знаешь, будто надо выбрать, кого взять с собой на необитаемый остров?

Цепочка вопросов, ответов на которые она на самом деле не хотела. Лойс продолжала говорить, отвлекая мои мысли от Кайла Джонсона. Она переживала собственный кризис.

— Я сейчас слушаю песню под названием «Поднимать ты не обязан этот грош удачи». Ты ее когда-нибудь слышал? Ты когда-нибудь чувствовал себя удачливым? Ее ставил Лайонел в припадке уныния, когда ничего не продавалось.

Я промолчал. Я был всего лишь ухом, прижатым к трубке.

— Лоренс, я тебе когда-нибудь рассказывала про случай, когда эта женщина открыла Лайонелу дверь и попросила продемонстрировать работу пылесоса, который он предлагал? Лайонел на четвереньках рассыпал пыль, которую возил с собой в банках для таких демонстраций, и тут женщина распахивает халат, а она под ним голая… — Лойс умолкла и испустила долгий вздох, будто совсем измучилась. — Тот самый случай, когда его обвинили в покушении. Он одевался таким франтом. Ты ведь видел его костюмы, верно? Он сказал, что женщина прыгнула ему на спину, что она его хотела. Во всяком случае, это были его слова. — Лойс внезапно оборвал фразу. — Черт подери, Лоренс, ты не ответил ни на один мой вопрос.

Я прошептал:

— Ссылаюсь на Пятую поправку, на том основании, что, отвечая, мог бы свидетельствовать против себя.