Книга Secretum - Рита Мональди

Бюва вошел в комнату, вымытый, причесанный и в чистой одежде, однако темно-зеленая кожа его башмаков была заметно потертой, а в нескольких местах даже порванной, один каблук треснул, а застежки почти отвалились от кожи и болтались.

– Я забыл свои новые туфли во дворце Роспильози, – набрался храбрости ответить писарь. – Но я клянусь, что заберу их еще до вечера.

– Смотрите, как бы вы не забыли там собственную голову, – вздохнул аббат, и в его расстроенном голосе прозвучало презрение. – И не тратьте время на пустяки, как обычно.

– Как себя чувствует ваша рука? – поинтересовался я.

– Великолепно. Я люблю, когда меня режут на куски острым ножом, – ответил он, наконец-то решившись прочесть письмо, которое ему принесли.

Аббат быстро пробежал послание глазами, на его лице отражались противоположные чувства: сначала он наморщил лоб, затем широко улыбнулся, так что даже задрожала ямочка на подбородке. Затем он поднял глаза и через окно невидящим взглядом уставился в небо. Его лицо побледнело.

– Плохие новости? – осторожно спросил я, вопросительно взглянув на секретаря.

По отсутствующему виду аббата мы поняли, что он меня вообще не услышал.

Мне показалось, что, читая письмо, он прошептал: «Мария…», затем сложил его и сунул в карман домашнего платья.

Хотя он и сидел в кресле, но опирался на трость, словно эта новость тяжким грузом легла на его плечи. И за какое-то мгновение он снова стал старым измученным Атто Мелани.

– А теперь иди. И вы тоже, Бюва. Оставьте меня одного.

– Но… вы уверены, что вам ничего не нужно? – нерешительно проговорил я.

– Сейчас нет. Приходите сегодня вечером, когда начнет смеркаться.

* * *

Мы покинули аббата и по винтовой лестнице, предназначенной для слуг, спустились вниз и вышли на улицу. За какую-то минуту мы с Бюва снова оказались под палящим летним солнцем. Я был озадачен. Почему Атто так расстроился, прочитав письмо? Кто эта таинственная Мария, имя которой он прошептал с такой нежностью? Может, это была женщина из крови и плоти? Или же речь шла о Деве Марии?

«Как бы то ни было, – размышлял я, пытаясь поспеть за Бюва, – такое поведение для меня необъяснимо. Атто никогда не был фанатично верующим, насколько я помню, он не просил Бога о помощи даже в минуты наивысшей опасности. Еще более странным было бы, если бы эта Мария являлась обычной земной женщиной. Нежность, с какой аббат произнес ее имя, бледность и выражение его лица говорили о невыразимых чувствах, о давней неутоленной страсти, о сердечных муках. Иначе говоря – о любви.

Любовь к женщине – единственное испытание, на которое кастрат Атто Мелани никогда не мог решиться.

– Вам предстоит хорошая скачка под палящим солнцем, если ВЫ хотите забрать свои туфли в палаццо Роспильози, – сказал Я Жану Бюва, поглядывая в сторону конюшни в поисках конюха.

– О, горе мне, – проворчал писарь с недовольной гримасой. – А я еще даже не обедал.

Я ухватился за его слова:

– Я могу попытаться быстро приготовить вам легкий обед на кухне. Конечно, если вас это устроит…

Секретаря Атто Мелани не надо было долго упрашивать. Мы повернули назад и, ускорив шаг, через заднюю дверь быстро добрались до кухонь виллы Спада, где царила суматоха.

В кухне суетились поварята, которые мыли посуду, приносили и уносили блюда, помогали готовить суп, и помощники поваров, занятые подготовкой к вечерней трапезе. Воспользовавшись этим, я потихоньку взял трех вымоченных макрелещук, из которых уже были вынуты все кости, с гарниром из долек лимона и тонких ломтиков сливочного масла, два кренделя из пресного теста и небольшое красивое бело-голубое блюдо в китайском стиле, до краев наполненное маслинами и луковицами. Еще я раздобыл восьмушку мускатного вина. Для себя, поскольку я умирал с голоду, я отрезал пару крупных кусков от большого круга сыра, приправленного травами и медом, и завернул их в листья салата латук, уцелевшие среди остатков гарнира. Конечно, этого было мало, чтобы насытить меня после целого дня работы, но, по крайней мере, позволяло дожить до часа вечерней трапезы.

В кухне все бурлило, так что трудно было найти тихий уголок, где можно было бы сесть и насладиться запоздалым обедом. Кроме того, мне хотелось в спокойной обстановке поближе познакомиться с этим странным долговязым молчаливым существом – секретарем Атто Мелани. Возможно, мне удалось бы тогда кое-что узнать об этой Марии, о странном поведении аббата и, наконец, о его планах относительно своего и, в особенности, моего будущего.

Поэтому я предложил Бюва пойти в парк и пообедать там на лужайке, в тени мушмулы или персикового дерева, где, кроме прочего, у нас будет возможность на десерт срывать плоды прямо с дерева. Не откладывая дела в долгий ящик мы захватили корзину и большой кусок джутовой ткани и по раскаленному в жару «собачьих дней»[12]песку направились к часовне виллы.

Позади часовни была тенистая роща – идеальное место для нашего импровизированного обеда. Когда мы вошли в душистую тень деревьев, ногам сразу же стало легче на свежей мягкой почве. Мы хотели было устроиться на опушке рядом с часовней, однако услышали негромкий, но непрекращающийся храп, возвестивший о присутствии в непосредственной близости от нас капеллана, дона Тибальдутио Лючиди. Очевидно, он решил позволить себе короткий отдых от праведных трудов своей духовной должности и вздремнул, свернувшись калачиком. Удалившись от него на некоторое расстояние, мы устроились под кроной прекрасного сливового дерева, усыпанного спелыми плодами и окруженного многочисленными кустиками земляники.

– Так вы писарь в Парижской королевской библиотеке, – начал я, чтобы завязать разговор, когда мы расстилали на траве большое джутовое полотно.

– Писарь для его величества короля и писатель для самого себя, – ответил Жан, полусерьезно, полушутливо, нетерпеливо роясь в корзине со съестными припасами. – То, что сегодня сказал обо мне аббат Мелани, не совсем верно. Я не просто копирую рукописи, я также творю.

Высказывание Атто обидело Бюва, однако в его голосе ощущалась самоирония, свойственная умным людям, которым уготовано занимать низкие должности, так что они даже самих себя не могут воспринимать всерьез.

– А о чем ваши работы?

– В основном, это работы по филологии, хотя я пишу под дру-гими именами. По случаю паломничества к собору Богоматери в Марка Анконитана я опубликовал старые тексты на латыни, которые нашел много лет назад.

– Вы сказали, в Марка Анконитана?

– Да, к сожалению, – с горечью добавил Жан, опускаясь на землю и запуская пальцы в чашечку с маслинами, – как говорит евангелист, nemopropheta inpatria – нет пророка в своем отечестве. В Париже я не напечатал ни одной работы: мне даже не всегда регулярно платили. К счастью, аббат Мелани время от времени заказывает мне кое-какие небольшие работы… Но лучше расскажи мне о себе: по словам аббата, ты тоже занимаешься писательством.