Книга Гладиаторы «Спартака» - Георгий Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому времени приехала и бригада, которая, осторожно погрузив труп на носилки, уехала в сопровождении судмедэксперта.
— Опросите соседей не только в нашем подъезде, а также «секьюрити» — не заметили ли что-нибудь подозрительное в подъезде, во дворе предположительно десять дней назад, — попросил Аверьянов участкового.
Тот тоже ушел.
В квартире стало свободнее.
Из всех присутствующих какое-то представление о коллекции было лишь у вдовицы. Ее Аверьянов, несмотря на то что она уже давно успела ему надоесть, оставил.
— Осмотрите, пожалуйста, картины на стенах. Все ли на месте.
Старуха долго бродила, прикладывая платок к глазам, по квартире, рассматривала издали и вблизи плотно развешанные картины и наконец решилась вынести вердикт.
— Вроде бы все на месте.
— У него был каталог коллекции?
— Да, рукописный. Я знаю, где он его хранил. Сейчас-сейчас.
Она подошла к книжному стеллажу, взяла из деревянного стаканчика для карандашей деревянную же тонкую линейку, сунула ее в узкую прорезь между верхней частью стеллажа и его нижней частью, чуть-чуть покопавшись в зазоре между двумя составляющими стеллажа, она извлекла тонкий блокнот и протянула его Аверьянову.
Блокнотик был дешевый, со старой ценой в 40 копеек. Но цены ему сейчас не было.
Аверьянов внимательно перечитал его. В списке значилось 48 картин и рисунков.
Он еще раз прошел вокруг большой комнаты. Все работы, в рамах, за стеклами или без, были по-музейному оформлены — на рамках были надписи, извещавшие об имени художника и названии картин. Похоже, все вещи побывали на выставках. Аверьянов обратил внимание, что имена художников были иностранные. Какие-то ему были знакомы, — например, Дюрер, Рубенс, какие-то показались незнакомыми.
Кажется, все работы были на месте.
Но глаз опытного следователя вскоре обнаружил одну странность. Везде подписи под картинами на рамах и изображенное на холсте, картоне или дереве совпадали.
Кроме одного. На тонкой позолоченной рамке было написано: «Уильям Хогарт. 1697-1764». «Обнаженная натурщица. Рисунок».
Однако картинка, прятавшаяся за потемневшим стеклом, изображала пожилого джентльмена в седом парике, сидящего за письменным столом. Справа от него был большой глобус, и можно было без труда предположить, что изображенный имел отношение к путешествиям и науке.
Собственно, предположить можно было все. Кроме одного.
Изображенный никак не мог быть назван даже фамильярно «Обнаженной натурщицей». Он был мужчиной, и он был одет в старинный камзол и панталоны.
Смутило Аверьянова и вот что: он не был, конечно, знатоком изобразительного искусства, но рисунок от живописи все же отличал.
Старый джентльмен был, возможно, написан тем же Уильямом Хогартом, две картины с такой подписью небольшого размера висели рядом. Но это был не рисунок, а живопись.
После того как экспертом были сняты «пальчики» с рамы и стекла, Аверьянов снял картину со стены, отогнул мелкие гвоздики и вынул ее из рамы.
— Бумага, — удовлетворенно заметил он молодому эксперту.
— Не понял, товарищ полковник?
— Бумага, репродукция. Хорошая, но репродукция.
Молодой криминалист с уважением посмотрел на старого «важняка». Аверьянов еще раз перелистал каталог коллекции, составленный хозяином от руки. Возможно, из опасения, как бы копия не попала кому-либо.
Под номером 34 была действительно работа Уильяма Хогарта под названием «Обнаженная натурщица. Рисунок». Работы, которая была бы хоть чем-то похожа на сидящего в кресле рядом с глобусом старого джентльмена, в каталоге не было.
«Уже интересно», — подумал Аверьянов.
Криминалист прошептал на ухо:
— В квартире чужих «пальчиков» нет. Есть только хозяина — в комнате и этой дамы, — он кивнул на вдовицу, любезно давшую разрешение на дактилоскопию, — на кухне, на чайнике и холодильнике.
"Нападение армии под предводительством фракийца Спартака на римский лагерь было неожиданным. В лагере царили паника, смятение, смерть. Это была даже не кровопролитная битва, а истребление, уничтожение врагов. За полчаса с небольшим погибло свыше четырехсот легионеров. Лишь сорок человек во главе с Валерием Мессалой, наскоро вооруженных мечами, пиками и дротиками, но без лат и щитков, собрались у преторских ворот.
Доблестно сражаясь, Мессала ободрял римлян, призывая Спартака померяться с ним силами.
Несмотря на крики, стоны, звон оружия и страшный шум, стоявший в лагере, фракиец услышал слова римлянина. Могучими руками он проложил дорогу среди своих воинов, мечом пробил просеку в толпе окружавших Мессалу легионеров и оказался перед ним. В свете недогоревшего костра в глаза Спартаку брызнули ярко-красные отсветы рубинов, нежные переливы бериллов, зеленая таинственность изумрудов и холодный свет огромного сапфира — все эти камни украшали брошь-замок, скреплявшую плащ на плече знатного и богатого римлянина.
— Изнеженный сын Рима, даже в свой последний бой ты выходишь, как гетера, украшенный драгоценностями, — рассмеялся Спартак.
— Что не помешает мне осквернить честный меч Валерия Мессалы кровью разбойника, — ответил тот..."
Наличие «пальчиков» вдовицы на предметах кухонного характера не смутило Михаила Васильевича.
Куда более его удивляло отсутствие чьих бы то ни было «пальчиков» на раме и стекле рисунка Уильяма Хогарта.
— С другой стороны, — мысленно скорректировал «важняк» свои размышления, — заменить «картинку» мог и сам владелец. И как человек аккуратный протер после этой манипуляции и раму и стекло. Ведь эксперт проверял все картины — «пальчиков» хозяина или кого-то другого нигде нет.
Он еще раз, не сходя с места, оглядел стены и мебель комнаты, в которой хранилась основная часть коллекции.
«А смысл? — спросил он сам себя. — Смысл заменять одну работу другой, подлинник репродукцией, пусть и японской, хорошего качества? Допустим, он отдал „Обнаженную натурщицу“ для экспонирования на какой-то выставке. Тогда почему отдал без рамы? Могло такое быть?»
Аверьянов много лет дружил с Юрием Федоровичем Патрикеевым, в прошлом главным экспертом Генпрокуратуры, ныне — начальником ОСО. Доктор искусствоведения Патрикеев не раз затрагивал в беседах с другом, — к слову, к разговору, — какие-то темы, связанные с историей искусства, музейным и выставочным делом, спецификой работы антикварных аукционов и салонов. Часто консультировал Аверьянова, если в его криминалистской практике возникали «искусствоведческие сюжеты». И тут Михаил Васильевич вспомнил, как пришел однажды в гости к Патрикееву, как его жена, тоже искусствовед, работавшая тогда в музее, показывала ему их домашнюю коллекцию и рассказывала о принципах «развески» картин.
