Книга Телевидение - Олег Андреев

— “Дайвер”? Так это вы забили тревогу? Спасибо вам, ребята, что оперативно работаете. А опасение у меня точно есть. Утром жена поехала посидеть с внучкой в Колпино — в яслях карантин. Она как раз на первый поезд собиралась успеть. Дай бог, чтоб не успела. Я ведь чего боюсь: если попала на него, так беда! Но если опоздала, так почему домой не вернулась сразу, ведь движение-то сразу прекратилось.

— Будем надеяться, что она опоздала на роковой поезд метро и поехала позже наземным транспортом, — сказал Никитин в камеру. — А вы не можете позвонить в Колпино и узнать, добралась ли она?

— Э, дорогой, — махнул рукой мужчина, — там телефона еще лет пять не будет. Новостройка. А у меня сердце болит, — потянулся он в карман, очевидно за лекарством.

— А мой старик, наоборот, первым поездом приехать со смены должен был, — включилась в разговор худощавая женщина. — Вот стою жду с самого утра-а-а! — заплакала вдруг она.

— Что же вы ждете?

— Может, скажут чего. Я уже ходила к начальнику станции, а он говорит — ждите, и все!

— А фамилию его узнали?

— Сердюков, кажется…

— Так вот, я вам советую идти домой и ждать мужа там. Четыре часа назад я видел единственный поезд, что пришел из центра. Все пассажиры живы, лишь один машинист отправлен в больницу. А с Сердюковым этим, который все это знает, вы попозже разберетесь. Вместе с мужем.

— Ну я ему, сволочи, дам! — загорелись вдруг глаза женщины ненавистью. — Значит, он вылез на “Десятниково” и отправился к дружкам водку пьянствовать! Я же его, гада, с утра почему ждала — у них вечером перед сменой получку давали…

Возле самой стены молча стояла бедно одетая старуха с глазами боярыни Морозовой с картины Сурикова. Она не захотела общаться с телевизионщиками и даже отошла в сторону, когда Никитин стал уж больно настырничать, но при этом внимательно прислушивалась к словам других интервьюируемых. Когда же какая-то бабенка, явно не имеющая отношения к жертвам аварии, стала высказывать предположения о размерах выплат семьям пострадавших “в то время как” и так далее, старуха не выдержала и чуть не вырвала микрофон из рук Валерия:

— Какие выплаты! Какие выплаты! Разве на них купишь нового Славку, хоть он и калека? Мой сын на стройке этого проклятого метро ноги потерял — гнали они, видишь ли, по просьбе трудящихся. Знаем мы эти просьбы! Сын мне все рассказывал! Этому коротышке плешивому, мэру нашему, нужно было к выборам линию пустить, иначе не допустили бы его еще раз к кормушке. Настроил здесь гадюшников, выжил сотню тысяч людей из центра, а потом спохватился, что ездить им не на чем и не выберут они его во второй раз. А нам-то со Славкой квартиру на первом этаже дали, однокомнатную, только когда ему ноги оторвало и пришлось мне из деревни ехать сюда, чтоб он руки на себя не наложил! — Старуха кричала, но не плакала — ее черные глаза оставались все такими же горячечно-сухими, как у знаменитой боярыни.

Потом она чуть понизила голос и сказала прямо в микрофон:

— Вы, я знаю, из Москвы. Так передайте там нашему земляку, что метро это через коленку строили, если он сам не знает. Сын говорил мне: мам, мы с этим тоннелем как худые женихи — с третьего раза куда надо попасть не можем!

— А что он имел в виду? — спросил Никитин.

— А этого я не знаю — он не в обычном отряде работал, а в специальном. Надо оно мне, это метро? Только и пользы от него, что Славка там милостыню с самого утра в тепле собирал, а не на паперти… А теперь, чует мое сердце, отмучился он, — наконец тихо заплакала старуха. — А за ним и я уйду. Так и передайте нашему мэру: спасибо, мол, вам от калеки-метростроевца и его матери. Так и передайте.

Никитин не знал, чем утешить старуху, и молчал, стыдясь своей радости настоящему убойному материалу.

Москва

Разговор получился странным. Казанцев даже подумал, что все россказни о тайном оружии КГБ, дающем возможность прослушивать чужие мысли, не выдумка.

Президент знал все наперед. Саша увидел это сразу, как только вошел в кабинет, отделанный деревом.

Президент бойко, но косолапо двинулся ему навстречу, протягивая крепкую руку. Пожатие не доставило Казанцеву никакого удовольствия — кольцо впилось в палец и Саша чуть не вскрикнул от боли.

Предложение Казанцева президент принял спокойно, словно такое бывало каждый день. Спросил, как идут дела на “Дайвере”. Но из Сашиного ответа, казалось, нового ничего не узнал.

— Уезжать собрались? — вдруг задал он вопрос.

У Саши мурашки побежали по коже.

О том, чтобы уехать, они с Алиной договорились только неделю назад. Неужели их прослушивали — и квартиру и офис?

Но об отъезде они как раз беседовали с Алиной не дома и не в офисе. Именно потому, что боялись прослушки. Впрочем, не президентской. Они вышли к останкинскому пруду и стали прогуливаться вокруг, в радиусе метров трехсот не было ни одного человека.

Саша, конечно, знал о чудесах техники, но чтоб такое!

— А вы откуда… — растерянно начал он.

— Разве трудно догадаться? А можно спросить — почему?

Саша на минуту задумался — действительно, почему? Только ли из страха? И неожиданно для себя ответил:

— Надоело все.

— Все — это ничто.

Саша увидел вдруг внимательный взгляд — должно быть, такой взгляд у следователя.

— Вам конкретно?

— Да, пожалуйста.

— Знаете, я, кажется, не люблю Россию.

И это президент знал!

Он кивнул обыденно: мол, ясное дело.

— Или слишком ее люблю, — поправился Казанцев.

— Да, умом Россию не понять, — сказал президент.

Казанцев вскинул глаза. Нет, президент не шутил. Эту расхожую пошлость он повторил вполне серьезно. Казанцев внутренне напрягся. Неужели у человека нет вкуса? Впрочем, откуда у политика вкус? Наверное, только и есть, что вкус к власти.

— Вот вы сейчас думаете: банальностями сыплет президент… А я действительно считаю, что это великий народ. С тяжелой судьбой. Вот тоже расхожая мысль, — тут же отметил президент. — Что поделать — все важные мысли уже высказаны. И мы очень любим их повторять. Но вот вам более или менее свежая — чем ближе в Богу, тем больше искушение. — Он замолчал.

Казанцев ждал продолжения — непонятно было, какое отношение это имеет к их философскому разговору.

Но и президент ждал.

— Вы хотите сказать… — поторопил его Казанцев.

Президент кивнул.

— Вы хотите сказать, — догадался наконец и Саша, — что русский народ богоизбранный и все его мытарства от этого?

— Я хочу сказать, что мы с вами живем в великой стране. Наш народ прекрасен. Он терпелив и скромен, у него есть достоинство и честь. С нашим народом можно сдвинуть самое тяжкое дело…