Книга Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Еще скоб через двадцать лестница закончилась,и Корнелий животом выбрался на ровную площадку. Здесь он обнаружил гниющийматрац, несколько расплывшихся в цветную кашу журналов и молодую, с розовымхвостом крысу, смотревшую на него без страха и любопытства. Корнелий топнул нанее ногой. Крыса не испугалась, но всё же на всякий случай удалилась, частооглядываясь, как отрешенный от житейской суеты интеллектуал при встрече сбуйным и беспокойным дураком. Сверху двумя ручейками втекал слабый и синеватыйночной свет, и шло пролета четыре лестницы без перил.

Где-то рядом мерно гудел вентилятор, однакодуло не сказать чтобы очень сильно. Моргать, правда, приходилось часто. Глазапересыхали. Их забивало непрерывно сыпавшимся сверху мелким мусором.

Поднявшись, Корнелий некоторое времябезуспешно провозился с гвоздодером, прищемил себе палец, сдался и прибегнул кпомощи флейты. Шагнув наружу, он прищурился от яркого света.

Грязный и потный, с поцарапанными ладонями,без одной туфли, с штанинами мокрыми выше колена, он стоял у бетонной будкинедалеко от моста. Внизу, в нескольких метрах, проносились машины. Позади,через узкий асфальтовый перешеек, тянулся длинный, сталинской постройки дом. Вовсем доме горело окна три, не больше.

Сумка, врученная Корнелию на хранение,оттягивала плечо. Он с легкой досадой толкнул ее коленом, и тотчас услышалраздавшийся из сумки негодующий звук. Корнелий некоторое время поколебался, но,вспомнив, что не давал клятвы, открыл ее.

В сумке он обнаружил большой пакет с сухарями,порезанными крупно и довольно неаккуратно, но зато круто посоленными; длиннуюверевку, плоскогубцы, ручную дрель, пару зажигалок, фляжку с водой, наборотмычек и толстые рабочие рукавицы. Одна из рукавиц была значительно тяжелеедругой. Перевернув ее, Корнелий осторожно вытряхнул на ладонь что-то круглое.Поднес к свету и присвистнул.

На ладони у него лежала отбитая мраморнаяголова.

Размером голова была примерно с кулаквзрослого человека. Скол наискось проходил по шее и захватывал часть ключицы.Короткий нос, впалые виски, четкие завитки каменных волос – все это было почтипрекрасно, но по непонятной причине мраморная голова произвела на Корнелияотталкивающее впечатление.

Он напрягся, пытаясь сообразить, что вызываету него такое чувство и вдруг понял. Рот. Длинный, тонкогубый, старческий, онпровисал краями вниз, придавая голове сходство с лягушкой.

Внезапно веки поднялись, и Корнелий увиделстылую пустоту. Точно смотришь в темный колодец и понимаешь, что камень никогдане долетит до дна.

Жабьи губы разомкнулись.

– Назови мне своё имя, незнакомец! –произнесла мраморная голова пограничным голосом, который мог принадлежать каквзрослой, чуть охрипшей женщине, так и юноше-подростку.

– Демосфен я! – сказал Корнелий.

– Теперь я знаю твое истинное имя, Демосфен!Берегись, несчастный! Твоя жизнь в моих руках!

Корнелий застучал зубами сначала сильно, азатем подумал, что может отколоться эмаль, и поубавил рвения.

– Пожалуйста, не убивай меня! Ты кто? –взмолился он.

– Я не КТО, а ЧТО, – назидательнопоправила каменная голова.

Глава 4

Mutatis mutandis[1]

Убитых им (дядей) на дуэлях он насчитывалодиннадцать человек. Он аккуратно записывал имена убитых в свой синодик. У негобыло двенадцать человек детей, которые все умерли в младенчестве, кроме двухдочерей. По мере того как умирали дети, он вычеркивал из своего синодика поодному имени из убитых им людей и ставил рядом слово «квит». Когда уже у негоумер одиннадцатый ребенок, прелестная умная девочка, он вычеркнул последнее имяубитого им и сказал: «Ну, слава Богу, хоть мой курчавый цыганеночек будет жив».

М.Ф. Каменская «Воспоминания» (о графе ФедореТолстом)

Ната осторожно отняла ладонь от носа. Противожидания крови на ладони не наблюдалось – только две небольшие капли. Дверь,которую захлопнул барон мрака, еще дрожала.

– По-моему, Арей тоскует без Мефа, –сказала она.

– Подчеркиваю! С чего ты решила? –деятельно уточнил Чимоданов.

Он сидел на полу и озабоченно ощупывалотшибленное бедро. Будь удар нанесен боевым клинком, он уже истек бы кровью.Чимоданов давно усвоил, что любая рана в ноги зачастую опаснее раны в корпус.Слишком много там проходит крупных кровеносных сосудов.

– Ему некого бить, и он колотит нас утром ивечером, каждый день, – пожаловалась Ната плаксиво.

– Может, всё-таки тренирует?

– Сплошными спаррингами? Один на один, одинпротив двоих, мы все против него?

– А ты какие тренировки хотела?

– Спокойное что-нибудь, с теорией, с записямив тетрадь, – мечтательно сказала Вихрова. – Как называется тот удар,как называется этот… Тесты всякие. Ну там какое спортивное оружие имеет вес до 770г, клинок длиной до 90 см треугольного сечения и круглую гарду диаметром неболее 13,5 см?

– Телескопическая дубинка? – ленивопредположил Чимоданов, которому лень было опознавать шпагу.

В любом случае Вихрова куда чаще пользоваласьрапирой, утверждая, что от шпаги у нее руки отвисают и становятся длинными, каку обезьяны. И это при том, что разница в весе между рапирой и шпагой всего вдвести граммов.

– Разве можно бить девушку по лицу? –продолжала бунтовать Вихрова.

– Он тебя не бил по лицу. Только показал дырув защите. Показал же, да? – привычно засомневался Мошкин.

В голосе у него ощущалось довольство. Сегодняон дважды достал Арея шестом в схватке один против троих. В первый раз, когдатот слегка подвис, атакуя Чимоданова, а во второй случайно, когда, лихорадочноотступая, наносил шестом предупреждающие сближение тычки.

– Ну да… Тебе хорошо говорить! Знай толькодержи дистанцию и долби! Это тебе любой дурак скажет, что из двух детсадовцевбольнее дерется тот, у кого лопатка длиннее, – пробурчал Чимоданов.

Хотя он и часто поддевал Мошкина, на самомделе же относился к нему дружески. Во всяком случае, настолько, наскольковообще был способен на это чувство. Во многом происходило это потому, что онибыли абсолютно разные, а умения их и таланты не пересекались.

Единственный универсальный принцип мужскойдружбы – дружба, в которой каждый признает главенство другого в чем-то. Один –главный по всему, что имеет руль и тормоза, другой – признанный спортсмен,третий – эрудит, знающий, как звали тещу императора Нерона, четвертый,допустим, дальше других плюет вишневыми косточками.