Книга Противостояние - Никита Аверин

Карл, слушая речь доминиканца, мучительно пытался припомнить, где же он раньше мог слышать все эти тезисы, но вскоре сдался. Подобной риторикой были набиты все богословские трактаты, от папских булл и до выступлений ярмарочных проповедников. Сейчас же его мысли более всего занимало, успеет ли Дитрих со своими людьми до казни и насколько точно выполнит свои обещания позабытый в суматохе последнего дня Бернар.

– Может быть, кто-то мне возразит, что наша Церковь осуждает кровопролитие? – продолжал меж тем Ансельм, строго оглядывая ряды слушателей, словно ожидая среди них найти несогласного. – Однако, заметьте, братья, что мы, святая инквизиция, не проливаем крови еретиков. Мы лишь разыскиваем их, устанавливаем степень вины и передаем мирскому суду. Однако и мирскому суду мы не разрешаем кровопролития. Пойманные и осужденные еретики подвергаются повешению, утоплению либо очистительному сожжению, аутодафе! И в этом, братия, проявление высшей гуманности, которой никто из этих грешников не заслуживает. Но к делу! Сегодня мы передаем в руки наместника Монтелье пятерых сатанистов-катаров, чья вина подтверждается многочисленными свидетельствами добропорядочных христиан, а равно и их собственными признаниями…

Карл, уже не вслушиваясь в словоплетения инквизитора, прищурив глаза, устремил взгляд на солнце, будто бы пытаясь его задержать на месте до тех пор, пока на выгон не влетят доблестные майнцские рыцари. Однако дорога, ведущая в Арль, оставалась пустынной. Последние слова, которые произнес Ансельм, неожиданно дошли до сознания Карла.

– Первым свидетелем обвинения, уважаемый наместник, выступит вассал сеньоры де Монтелье, Бернар Монтрезорский!

«Почему же Бернар? – недоумевал Карл. – Его же вчера даже на допросы не вызывали и если уж собирались выслушать, то должны были сделать это в самом конце…»

Тем временем два арбалетчика из охраны наместника Монтелье подтащили к трибуне связанного Бернара.

– Ответствуй! – сказал Ансельм. – Признаешь ли ты обвинение в колдовстве, выдвинутое против тебя майнцским зеленщиком Густавом?

– Признаю, но только отчасти, – выпучив глаза, отвечал толстяк. – Колдовал, было дело. Но не от греховных мыслей и побуждений, но только лишь потому, что и сам был околдован еретиками и действовал под силой их чар…

– Вот как! – делано усмехнулся Ансельм. – И что же, ты сможешь назвать тех, кто напустил на тебя сии чары?

Карл понял, что все пошло совершенно не так, и в глубине души уже догадался, чье имя назовет подлый вор и растлитель. По фальшивым голосам Монтрезора и инквизитора было ясно, что перед публикой разыгрывается заранее срепетированный спектакль, однако разум Карла протестовал против столь вероломных действий, вдохновителем которых несомненно был…

– Могу! – громко произнес Монтрезор. – Околдовавшим меня еретиком был некий лжесвященник из Майнца. – Произнеся эти страшные слова, Монтрезор протянул руку (похоже, что именно для этих целей не связанную) в ту сторону, где стоял Карл.

Люди, стоящие рядом, шарахнулись в стороны. В мгновение ока вокруг Карла образовалось пустое пространство. Он ошарашенно повернулся туда, где стояло кресло Годэ. Кардинал, прищурив глаза, смотрел на него в упор, как повар смотрит на курицу, избранную для будущего бульона. Подчиняясь чуть заметному кивку головы кардинала, пятеро савойцев во главе с Швальбе подошли к Карлу и взяли его в каре.

– Однако, отец Ансельм, не кажется ли вам, что для столь тяжелого обвинения одного свидетеля недостаточно? – ханжески поинтересовался Годэ. – Ведь отец Карл был рекомендован инквизиции самим архиепископом Майнцским и выполнял обязанности секретаря на нашем процессе…

– Свидетели есть, ваше высокопреосвященство! – с готовностью ответил Ансельм. – Кто как не единомышленники являются лучшими обличителями его страшной вины. Ведь, как выяснилось, Карл принимал участие в их шабаше!

Повинуясь незаметным для публики безмолвным распоряжениям кардинала, к трибуне подтащили и поставили рядом с Бернаром лысую Арабель. Судя по тому, как тяжко девушка передвигала ноги, Годэ после допроса все же отдал ее на поругание своим верным савойцам…

– Он, – кивнула девушка, со злостью смотря на Карла. – Прибыл к нам из Майнца, как представитель тамошней катарской общины. На греховном молебне, от участия в котором я открещиваюсь в искреннем покаянии, он нарушил цели… цела… ну в общем, он надругался надо мной, и совершил блю… блудодеяние, посредством… – далее предательница в подробностях и с чувством расписала, каким именно образом «надругался над ее невинным телом» заезжий еретик. В подтверждение своих слов, она указала, где именно у него на теле имеются царапины от ногтей, которые она сделала, «пытаясь защитить свою честь». Карлу тут же бесцеремонно задрали рясу, представив взорам взревевшей публики означенные царапины.

– Ну вот, какие же еще доказательства требуются для того, чтобы удостоверить уважаемый суд в том, что именно этот человек и является истинным организатором и вдохновителем всей здешней ереси, – с фальшивой горечью произнес Ансельм. – Что же, столь неожиданно открывшиеся обстоятельства требуют дополнительного расследования. Мы не варвары и не можем отправить на костер человека, не исполнив прежде всех необходимых и обязательных процедур. Святая инквизиция просит суд подождать до завтра. Сегодня же, для того чтобы не разочаровать ожиданий собравшихся здесь добрых христиан, жаждущих торжества закона и справедливости, мы передаем в руки наместника Монтелье пятерых сознавшихся альбигойцев, колдуна Бернара де Монтрезора, Зигмунда, пособника лжесвященника Карла, а также и зеленщика Густава. Все они прошлой ночью сознались в своих прегрешениях, а потому мы, братья доминиканского ордена, смиренно просим уважаемый суд назначить им гуманное наказание. В виде повешения.

Палач и двое его подручных кинулись расправлять спутавшиеся на ветру петли. Под довольный рокот толпы к виселице поволокли обреченных. Альбигойцы при этом гордо молчали, лишь Арабель недоуменно хлопала безбровными глазами, будто ребенок, у которого отобрали только что подаренную конфету. Зато троица из «примкнувших» устроила такой вой, что почти заглушила толпу.

– Я не виноват, – словно боров под колуном бойца визжал Зигмунд. – Я же все сделал, как вы сказали, ваше высокопреосвящ… – последнее его слово оборвал кулак конвоира, но эстафету перехватил Монтрезор.

– Не хочу умирать!!! – верещал он, совершенно потеряв человеческий облик. – Карл, прости, они обещали из меня жир вытапливать, пинту за пинтой. А девке этой сказали, что именно ты их предал и в засаду привел…

Зеленщик, пребывавший в ступоре с того самого дня, когда его доставили в Майнц люди Швальбе, цеплял носками сапог истоптанную грязную землю и выл побитым псом.

Что происходило дальше, Карлу увидеть не довелось. Трудно рассматривать подробности, когда тебя роняют лицом в пыль и крутят руки…

Глава 6

Они должны заботиться о том, чтобы процесс был разобран и был передан им, первоначальным судьям, для окончательного приговора. Они должны также заботиться о скорейшем возвращении на места своей обычной деятельности, чтобы уныние, неприятности, заботы и расходы не отразились вредно на их здоровье. Ведь это все вредит церкви, еретики начинают чувствовать себя сильнее, а судьи не найдут должного почитания и уважения и не будут вызывать страха при своем появлении. Когда другие еретики видят, что судьи утомлены долгой работой при римской курии, они поднимают голову, начинают презирать судей, становятся злостными и дерзновеннее сеют свою ересь.