Книга Заговор францисканцев - Джон Сэк

– Ваш святой говорил много верного, хоть сам и был довольно отвратительный нищий. Вы понимаете, о чем я, падре?

И он многозначительно взглянул на инока.

– Да нет, вижу, не понимаете, – продолжал Примо. – Мой дряхлый папаша, а он был тогда не старите вашего послушника, в 1225 году видел святого человека во плоти.

Другой брат вез его на осле, слепого, как летучая мышь, а руки и ноги были замотаны, чтоб прикрыть раны Христовы, знаете ли.

– Нет ничего отвратительного в его слепоте и ранах, – прервал его монах. – Глазную болезнь он получил в Египте, когда старался обратить султана в христианство. Что до стигматов распятого Христа, то была величайшая милость, когда-либо дарованная Господом человеку.

– Да, все верно, все это так, только вы меня не дослушали. Мой папаша разглядывал его, и тут из кустов вылезает прокаженный, гремит своей погремушкой и протягивает чашку для подаяния. «Подведите брата моего ко мне», – говорит святой и начинает шарить руками, нащупывать голову паршивца. И как нащупал лицо, целует его, словно оно прекрасней прекрасного и слаще сладкого. Ну, вы сами скажите, а по мне так это отвратительно.

– Не ты один так думаешь, – признал монах. – И у меня бы не хватило сил на такое. Святое подвижничество – тоже дар Божий.

Пока Конрад говорил, повозка свернула за поворот размокшей дороги. Среди голубых гор повсюду всплывали перышки легкого тумана. В нескольких лигах впереди поднимались серые монолитные башни аббатства, врезанного строителями в склон горы Инджино. Под его стенами у подножия горы теснились дома Губбио.

– Смотрите-ка, братья, – сказал Примо. – Вон и конец моих трудов виден. И вам хорошо бы добраться туда к ночи. Кухня у дома Витторио что надо.

Как только туман поднялся и растаял, солнце принялось запекать дорожную грязь в хрусткую корку. Вол теперь без труда катил тележку. Уже после полудня и как раз перед вечерней три путника подошли к монастырским воротам.

Конрад остановился преклонить колени, радуясь случаю дать отдых усталым ногам и окончанию утомительного дня, да и тому, что, наконец, избавится от разговорчивого возницы. Впрочем, с обществом Аматы приходилось мириться и дальше. Девица, при полном одобрении Примо, весь день потешалась над Конрадом. Что за испытание послал Бог в ее лице матери настоятельнице и сестрам! Чем скорее он вернет ее в стены обители и окажется свободен, тем лучше для всех, решил отшельник.

Он глубоко вздохнул, наполнив грудь душистым воздухом, еще сладким после дождя. Короткий порыв ветра пошевелил желтые листья и улегся так же быстро, как налетел.

Из сторожки у ворот уже поглядывал на них старый монах. За хижиной привратника через один из истоков Чьяджио был перекинут дощатый мостик, а за ним поднимались окованные железом ворота во владения аббатства. Стены с бойницами могли выдержать серьезную осаду. Конрад не удивился бы, увидев за главными воротами крепостную подъемную решетку.

На дальнем берегу ручья копошился в камышах одинокий голубок, изредка склевывая зернышки, сбитые наземь вчерашней грозой. «То же и мне предстоит через несколько дней, – подумалось Конраду. – Рыться в шуршащих пергаментах в надежде найти единственное зерно, ради которого стоило пускаться в такой дальний путь».

Последние несколько часов, когда крестьянину и Амате наконец наскучило острословить, мысли его то и дело обращались к посланию Лео. Конрад с тоской думал, что очень скоро окажется в Ассизи, между тем он по-прежнему не представляет, что искать. «Открой истину в легендах», – сказал Лео. Подсказка не больше тех крупинок, которые склевывал голубь.

– Эгей, Примо, – окликнул привратник. – Долго же ты добирался. Вези дрова к северным воротам, и пусть келарь угостит тебя кружечкой.

Телега укатила прочь, под довольное бормотание возчика, и старый монах повернулся к братьям.

– Мир тебе, брат, – заговорил Конрад.

– И вам также, – ответствовал монах. – Проведете у нас ночь?

Это, конечно, было невозможно. Ввести женщину в стены монастыря было серьезным проступком, и мужская одежда Аматы тут ничего не меняла. Да Конрад и не был уверен, что она сумеет держаться, как должно. Даже если почти не выходить из монастырской гостиницы, все же придется иметь дело с братией.

– Благослови Бог вашу доброту, – ответил отшельник, – но мы, пока еще светло, хотим добраться до Губбио.

Едва Конрад произнес эти слова, земля у них под ногами задрожала. Старый привратник ничем не выказал тревоги и успокоительно махнул рукой в сторону долины, откуда галопом мчались по дороге пять или шесть монахов в тяжелом вооружении. Под ними были не смирные мерины, а огромные боевые кони, ростом в холке до подбородка высокому мужчине. Рядом с ними неслась свора собак, натягивавших поводки, чтобы не попасть под копыта и под вылетавшие комья грязи. Всадники летели прямо на путников. Уже видны были взмыленные морды и прижатые уши коней. Конрад, остолбенев, сумел только закрыть лицо руками. Но в последнее мгновенье передний всадник вздернул морду коня, уперся ногами в стремена, сильной рукой натянув поводья. Он выглядел человеком здоровым и сильным, а богатый крест на широкой груди говорил, что это и есть сам дом Витторио, аббат монастыря Святого Убальдо.

– Добрая встреча, братья! – прокричал он, привстав на стременах и обращаясь к ним словно из кроны дерева, листва которого обрамляла его лысую макушку. – Господь в своей мудрости послал мне вас, чтобы день не был совсем пропащим.

Конрад круглыми глазами смотрел на пики и алебарды, на полные колчаны, выглядывавшие из-за спин всадников, на палицы и арбалеты, подвешенные к их седлам. В таком вооружении не ходят на робкого оленя.

Аббат заметил его взгляд.

– Проклятые перуджийцы, – пояснил он, – растопи Господь их души в адском пламени, наняли банду разбойников грабить наших проезжих, да мы сегодня и следа негодяев не нашли.

Конрад помнил, что аббатству Святого Убальдо принадлежат почти все поля и леса вокруг Губбио, так что его настоятель волей-неволей должен, как подобает владетелю феода, защищать свои земли от хищников и грабителей. «Еще одно проклятье собственности, – он. – еще одна причина быть благодарным своему ордену за поклонение мадонне Бедности или, по крайней мере, за предполагаемую любовь к сей даме».

Дом Витторио взмахом руки отослал своих монахов к монастырю. Под скрежет засовов и звон цепей отворились изнутри огромные ворота. Когда копыта последней лошади отстучали по мосту, он снова обратил взгляд на Конрада с Аматой. Отшельник уже сделал несколько шагов по направлению к Губбио, и девушка неохотно потащилась за ним.

– Постойте, братья! Сегодня вы мои гости!

– Grazie molte[8], преподобный отец, – откликнулся Конрад, – но в Губбио есть дом, принадлежащий нашему ордену. Мы хотели заночевать там.

Про себя он подумал, что в городке есть и монастырь Бедных женщин, где могла бы остановиться Амата, хотя сам он предпочел бы провести ночь под деревьями. Они были уже так близко к Ассизи, что он боялся любых осложнений.