Книга Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

Так, идя друг за другом, они миновали дворец Питти, затем ростовщик свернул к Оспедале делла Карита. Он на несколько мгновений задержался перед шлюхой, предлагавшей ему свои услуги, но, посчитав, наверное, что она запросила слишком дорого, продолжил путь и свернул в узкий переулок.

Однако когда Макиавелли последовал за ним, Корсоли уже нигде не было видно. Обрадованный тем, что не придется вступать с ним в беседу, Макиавелли ускорил шаг. Тишину нарушал лишь вой ветра, от которого зловеще поскрипывали вывески на лавках. Холод и безлюдность этого места заставили юношу содрогнуться. Охваченный странным предчувствием, он пошел еще быстрее.

Вдруг в ночи раздался ужасающий вопль и не смолкал в течение долгих мгновений. Макиавелли застыл на месте, не смея пошевелиться. Дрожь пробежала по его рукам и поднялась вдоль позвоночника. Не раздумывая, он бросился на крик. В конце переулка повернул направо, оказавшись в крохотном тупике, и остановился как вкопанный, затаив дыхание.

На тяжелой створке ворот, закрывающих конюшню, повисло грузное тело Джанни Корсоли. Толстый кол, глубоко забитый в дерево, пронзил ему сердце. Но самым удивительным, несомненно, было то, что тело висело в воздухе и ноги не доставали до земли добрых десяти сантиметров.

Макиавелли осторожно подошел к телу, но тут же об этом пожалел, едва оказался настолько близко, что различил лицо ростовщика. Черты Корсоли были искажены страданием. Рот искривила гримаса, в которой ужасным образом смешались удивление и боль.

Юноша не сразу понял, что придавало лицу Корсоли столь жуткий вид. Там, где раньше были глаза, из двух зияющих дыр текла густая темная жидкость.

Оглянувшись назад, он ощутил тревогу. Тупик упирался в заднюю стену дома, ближайшее окно располагалось более чем в трех метрах от земли, и туда никак нельзя было забраться. Слева проход закрывали ворота конюшни, а с другой стороны возвышалась стена церкви Санта-Мария Новелла.

Конец тупика тонул в почти кромешной тьме, можно было различить только смутные очертания кучи мусора. Убийца, скорее всего, находился именно там, прячась за этим укрытием, посланным ему провидением.

Когда-то Макиавелли мечтал прославиться на весь город своими боевыми подвигами. К несчастью, в этом деле он не проявил никаких способностей и очень быстро предпочел перо шпаге. Даже теперь у него в ушах звучал голос учителя фехтования, которого приводил в отчаяние ученик, решительно ничего не смысливший в искусстве владения клинком. Окончательно он сдался, когда в пятнадцать лет его побил мальчишка на два или три года младше и ему пришлось покинуть поле битвы под градом насмешек своих товарищей.

После этого он очень быстро сменил нагрудник фехтовальщика на перо и чернильницу, предпочитая посещать уроки Марсилио Фичино в его академии и даже не подозревая о том, что наступит день, когда ему придется пожалеть о своем решении.

На земле валялась сучковатая палка. За неимением лучшего он решил, что сойдет и она. В любом случае все, что бы он ни нашел, не позволит ему защитить свою жизнь, если у убийцы есть шпага или хотя бы кинжал.

Осторожно он стал продвигаться в глубь тупика, держа перед собой свою смехотворную дубинку, готовый отразить удар. Он не чувствовал никакой тревоги, как будто не осознавал опасности.

Вдруг слева от себя он услышал скрип, как будто исходивший из стены церкви. Звук и правда шел из углубления высотой не больше метра, которое он не сразу заметил. В такой нише только ребенок мог бы встать в полный рост.

— Вы кто? Выходите оттуда! Предупреждаю — я вооружен! — не очень уверенно проговорил секретарь.

Тот, кто стоял в укрытии, даже не пошевелился. Весь до подбородка он был закутан в темный плащ. Широкая черная шляпа надвинута на глаза.

Озадаченный неподвижностью своего противника, Макиавелли даже пожалел, что тот не бросился на него и не вынудил его к открытой схватке.

— Предупреждаю последний раз! Берегитесь! Вам не поздоровится!

Но эти угрозы подействовали не больше, чем прежние, на странного человечка, который по-прежнему не двигался и не сводил с него сверкающих глаз. Как же такому человеку хватило сил поднять Корсоли и пригвоздить его к воротам так, что ноги не касались земли? Ответ возник в мозгу Макиавелли со всей очевидностью; тот, кто стоял перед ним, был не один.

Секретарь обругал себя за глупость и резко обернулся. Он даже не успел поднять своего оружия, как непреодолимая сила вырвала его у него из рук. Чья-то необъятная туша загородила проход. Он попытался оттолкнуть гиганта, но огромный кулак ударил его в висок. Взор заволокло черной пеленой, и Макиавелли медленно сполз в жидкую грязь.

6

— Ну что? — спросила Аннализа дрожащим голосом. — Как он?

Корбинелли сделал вид, что раздумывает, а затем сообщил тоном, который должен был ее успокоить:

— Не волнуйся, ничего страшного нет. У него лишь небольшая царапина на лбу. Через неделю от нее останется только дурное воспоминание.

— А ты уверен, что больше ничего нельзя сделать?

— Вполне! Ему надо отдохнуть несколько дней, полежать в постели и воспользоваться этим, чтобы перечитать труды древних стоиков. На древнегреческом, разумеется.

— Прекрати насмехаться! — сердито упрекнула его девушка. — Мне иногда кажется, что у тебя вообще нет никаких чувств.

— Не злись, Аннализа. Мне не стоило тебя дразнить. Твоего друга просто сильно ударили. Тело — устройство несовершенное, но Никколо молод, и его тело работает безотказно. Скажи ему, чтобы отдохнул, — это единственный врачебный совет, который я могу тебе дать.

Аннализа подняла голову и рукавом платья вытерла слезы. Печаль только красила ее. Длинные, слегка вьющиеся волосы, обычно тщательно причесанные, теперь были в беспорядке, который ее нисколько не портил.

Немного таких красавиц знала Флоренция, подумал врач. Единственное сравнение, которое пришло ему на ум, были изображения женщин на картинах Боттичелли. Он вспомнил, что именно мать Аннализы служила ему моделью, когда он писал тонкое и чувственное лицо своей Венеры.

Устыдившись своей горячности, девушка жалобно посмотрела на врача.

— Ой, извини меня, Джироламо! Не знаю, что на меня нашло и я тебе наговорила таких обидных слов. В глубине души ты, должно быть, так же волнуешься, как и я, но не решаешься это показать. Мне правда жаль…

— Ничего страшного. Послушай, я оставлю тебе Марко на несколько дней. Он приготовит отвары, которые позволят твоему дорогому Никколо быстрее восстановить силы.

— Идет! — заявил мальчуган. — По крайней мере, мне не придется добывать трупы с Деограциасом!

Аннализа отрицательно покачала головой:

— Не стоит. У Джироламо от тебя будет больше толку. А если останешься здесь, то все время будешь развлекать Никколо, и он устанет еще больше.

Лицо Марко озарилось самой обольстительной улыбкой. Но, заметив, что против всяких ожиданий Аннализа устояла перед его обаянием, он выбрал другую тактику. Состроил жалобную гримаску, как маленький ребенок, готовый расплакаться.