Книга Святотатство - Джон Мэддокс Робертс

Не обращая внимания на горестные вопли и стоны, заполнявшие дом, мы вернулись в триклиний.

4

— Значит, Луций Афраний? — переспросил Целер.

Мы стояли на ступенях курии в тусклом свете раннего зимнего утра.

— Возможно, это неплохой выбор. По крайней мере, я могу быть уверен, что он не встанет у меня поперек дороги и не будет вмешиваться в мои дела. Честно тебе скажу, он был одним из тех, чьи намерения я хотел узнать с твоей помощью, Деций. Ты опередил мою просьбу. Хорошая работа.

— Всегда рад служить, — улыбнулся я.

— Мне жаль Капитона. Его привратник, говоришь, тоже убит?

— Да, прямо у ворот, к которым он был прикован цепью. Такими же двумя ударами, какие получил Капитон.

— Убийца, скорее всего, бывший гладиатор. В городских бандах их полным-полно. Удар кинжалом в горло — трюк, который они часто проделывают на арене.

Мне тоже приходило в голову подобное предположение. Я знавал многих гладиаторов, и мне было известно, что в их среде считается делом чести быстро и с достоинством прикончить поверженного противника. Предпочтение отдается короткому кинжальному удару в яремную вену. Бытует мнение, что такая смерть почти безболезненна, но так как никто из получивших подобный удар еще не ожил, чтобы подтвердить или опровергнуть, трудно говорить это с уверенностью. Как бы то ни было, кровь из такой раны хлещет потоками, а зрителей это неизменно приводит в восторг.

— Возможно, убийцу нанял какой-нибудь ревнивый муж, с чьей женой Капитон завел шашни, — предположил Целер. — В последнее время убийства из ревности случаются куда чаще, чем политические.

— И все же я совсем не уверен, что причина смерти Капитона кроется в его любовных похождениях, — возразил я. — Не исключено, у него возникли разногласия с кем-то из деловых партнеров.

— Он же патриций, а патрициям не положено заниматься коммерцией, — пожал плечами Целер. — Хотя, конечно, многие предпочитают забыть об этом запрете.

Пока мы беседовали, в курии собирались сенаторы. Почтенные магистраты, в сопровождении своих ликторов, поднимались по ступенькам, зевая, как простые смертные. Катон, согласно требованиям добродетели ходивший зимой и летом босиком, был уже здесь. Сторонники Помпея держались угрюмой стаей. Судя по решительному выражению их лиц, они были настроены во что бы то ни стало добиться для него разрешения на триумфальные почести. Вокруг нас, по обыкновению, собирались все прочие Метеллы. Я заметил Кретика и Пия-понтифика, раньше принадлежавшего к семейству Скопионов, но потом усыновленного Метеллами. Из всех видных Метеллов с нами не было только Непоса, примкнувшего к фракции Помпея. Как это ни странно, но в этом году ни один из Метеллов не был направлен в провинцию.

— Я обращаюсь ко всем, — громко произнес Целер. — Полагаю, вам известно, как проходит голосование.

Ответом ему был гул согласия. В толпе Метеллов, помимо выдающихся государственных деятелей, насчитывалось не менее трех десятков новоиспеченных сенаторов, правда, занимавших не слишком значительные должности.

— Тогда займем свои места, — распорядился Целер.

Послушные, как легион хорошо обученных солдат, мы вошли в курию.

В сенате царил приглушенный свет, к тому же в воздухе стоял кислый запах влажной шерсти; утром прошел сильный дождь, а даже самая роскошная тога, намокнув, отнюдь не испускает благоухания. Как известно, для отбеливания шерсти суконщики используют человеческую мочу.

Первое собрание сената, в котором я участвовал, было не таким судьбоносным, как мне того хотелось бы. Но, по крайней мере, утешал я себя, то был день важного голосования. Только сенат имел право дать разрешение на триумфальные почести, оказываемые полководцу-победителю. Это была одна из немногочисленных привилегий, отличавших сенат от народных собраний.

Первая часть собрания была посвящена дискуссии. Приверженцы Помпея огласили впечатляющий список его заслуг: бесчисленные победы над врагами, которых он уничтожил или подчинил римскому владычеству, обширные территории, присоединенные к Римской империи, военные трофеи, пополнившие римскую казну.

Затем настал черед партии аристократов, которая постаралась доказать, что заслуги этого выскочки вовсе не так бесспорны. Несмотря на то что Помпей якобы разгромил пиратов, морские путешествия по-прежнему сопряжены со значительными опасностями, утверждали они. (Это не соответствовало истине, но оптиматы были вынуждены хвататься за любую соломинку.) Под конец они не придумали ничего лучше, как обвинить Помпея в оскорблении богов.

Потом председательствующий консул, Нигер, объявил голосование. Принципалы встали. На этот раз принципалом сената был Квинт Гортензий Гортал, который отдал свой голос за триумф Помпея, пояснив свое решение в коротком (для Гортала) и весьма красноречивом выступлении. Несмотря на свой преклонный возраст, Гортал обладал на редкость красивым и звучным голосом. Цицерон, поднявшись, также проголосовал за Помпея. Заявление его было встречено молчанием, даже оптиматы воздержались от неодобрительных возгласов. Всем было хорошо известно, что между Помпеем и Цицероном существует давняя вражда. Главной причиной распрей стала казнь Катилины, после которой противники лишь выжидали подходящего случая, чтобы поквитаться друг с другом.

Настал черед Метелла Целера. Он встал и сказал просто:

— Я отказываюсь от своего прежнего мнения. Пусть Помпей получит свой триумф, а римские солдаты — награду, которую они заслужили.

Когда он опустился на место, казалось, все собравшиеся одновременно испустили вздох. Каждому стало ясно, что исход голосования решен. Клан Цецилиев Метеллов оказал поддержку Помпею.

Происходившее после этого можно было назвать простой формальностью. Подавляющим большинством голосов Помпей получил разрешение на триумфальные почести. Даже злейшие его враги отказались от бессмысленного сопротивления и проголосовали за триумф. К тому же, упомянув о римских солдатах и заслуженной ими награде, Целер предложил оппозиционерам удобную лазейку: теперь они голосовали за триумф войска, а не военачальника. Эта маленькое различие было чревато серьезными последствиями, которых в тот день еще никто не предвидел.

Курию сенаторы покидали, охваченные самыми противоречивыми чувствами. Некоторые ликовали, другие имели подавленный вид. Но всех объединяло сознание того, что сегодня был сделан чрезвычайно серьезный, бесповоротный шаг и что римское государство, где в течение многих лет сохранялось относительное спокойствие, оказалось на грани новых волнений. Если лидер аристократической партии вынужден был уступить Помпею, это означало, что наступило время больших перемен.

На ступенях курии я едва не столкнулся с Луцием Лицинием Лукуллом, прославленным завоевателем и врагом Помпея. Судя по всему, результат голосования ничуть его не расстроил.

— Что же, Деций, значит, так тому и быть! — заявил он, хлопнув меня по плечу. — Конечно, я предпочел бы не видеть, как эта паршивая свинья катится в триумфальной колеснице по виа Сакра. Но признаю, сегодня мы приняли мудрое решение.