Книга Мой брат якудза - Яков Раз

И потом, ирэдзуми — это одежда, которую нельзя снять. Еще до того, как меня приняли в семью, я уже рисую себе ирэдзуми по всему телу, рисую символ семьи в центре груди, с именем босса, чьим сыном я хочу стать. Вы понимаете? Босс увидит, что для меня уже нет пути назад. И он очень это оценит. Я здесь навсегда, я не смогу больше быть японцем катаги. Я — якудза еще до того, как я стану им.

И потом, наколки мне о многом напоминают. Посмотрите, на моем теле есть иероглифы и слова, все время напоминающие мне о разных вещах, чтобы я никогда не забывал о них: «Терпение», «Сдержанность», «Скромность», «Верность»…

У других якудза, которые постарше, чем Симура, я вижу надписи: «Смелость», «Мир беспредела», «Гнев», — разные молитвы, образы божества Каннон[30], молнии, образы из театра кабуки, самураев, совершающих харакири, сказочных змей, драконов, мечи, паучьи сети, жар-птиц, символику жизни и смерти, скелеты, чудовищ и ведьм.

— Сделайте и вы себе, сэнсэй. Что скажете?

Я сижу в баре с боссом Комэтани, из Сэндая, что на севере. Он говорит мне, что собирается завещать свою кожу патологическому центру Токийского университета. Его разрисовал известный мастер ирэдзуми Хориёси Третий. И он, Комэтани, будет увековечен благодаря произведениям искусства на своей коже. Да, есть и те, кто продает свою кожу лабораториям еще при жизни. Те, кому нужны деньги и у кого нет достоинства. А когда они умрут, врачи — специалисты по сдиранию кожи «снимут с них кожу one piece[31], — говорит Комэтани, — и будут хранить ее в масле».

Потом они повесят ее в закрытых от воздуха рамках, и это произведение будет продано музею или частному коллекционеру.

— Если вам придется побывать в Центре патологии Токийского университета, то вы там обнаружите около ста таких произведений. Почившие боссы. Два-три из них были моими хорошими друзьями. На теле одного из них можно увидеть дырку от пули, убившей его!..

Мой собеседник начинает хохотать и там же, в баре, снимает с себя рубашку с длинными рукавами и обнажает тело, полностью разрисованное всевозможными цветами. Я ошарашен, как и двадцать подвыпивших клиентов бара, пятеро из которых тут же уходят.

Исповедь босса Окавы

После ограбления я семь лет сидел в тюрьме. Там я учился вести переговоры, изучал районы и соотношение сил, всё, что было необходимо для того, чтобы вступить в якудза, когда я выйду на свободу. На протяжении всей войны, да и после нее мое сердце продолжает принадлежать Корее. Но его часть принадлежит и Японии тоже. Я являюсь основным руководителем дружественного сообщества «Япония — Корея». Моя мама живет в Корее, в красивом доме, который я построил для нее в Сеуле. Часто езжу проведать ее. Мои девочки говорят немного по-корейски. Младшая, Кейко, не очень успешна в языках, но зато старшая, Мицуко, — гений. Знает английский, французский, испанский и корейский. Целыми днями читает. Ее корейский лучше моего! Я хочу показать Мицуко увеселительные места, которыми управляю: Синдзюку, Кабуки-чо, — но она предпочитает книги. Пустая трата времени, не так ли? Я не против книг и образования, но должен же быть баланс, верно? А у нее его нет.

Как видите, я и кореец, и японец одновременно. Является ли Япония моим домом? И да и нет. Мой настоящий дом — это якудза. Это не страна, это дом. Тысячи молодых людей, будь то японцы или корейцы, не удостоились бы достойной жизни, полной уважения, заработка, равенства, возможностей, без помощи якудза. Миура, великий босс семьи Кёкусин-кай, усыновил меня после моего освобождения из тюрьмы в конце войны. Он не спрашивал ни откуда я, ни о моем прошлом — ничего. Миура дал мне, помимо заработка, дом, тепло, уважение, защиту, доверие и друзей. Ничего из этого я бы не получил там, снаружи. Босс Миура — это мой настоящий отец. Его образ всегда будет в моем сердце. Он воспитал меня, объяснил, что такое «хорошо». Его фотография висит у меня в кабинете, его фотография висит у нас в офисе. Приходите к нам в офис…

Я пришел в офис. На стенах здания висят красные бумажные фонари с символом семьи. Вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице. Сильно пахнет сигаретами. На двери большими буквами надпись «Кёкусин-кай» и устрашающее изображение якудза с каменным лицом и расписанной разноцветными ирэдзуми грудью. Под ним символ семьи — два красных кленовых листка с самурайским мечом между ними.

Я захожу, Окавы еще нет. Группа молодых людей, некоторые из которых одеты в костюмы и галстуки, сидят вокруг стола и играют в игру маджонг. Остальные сидят на диване и смотрят телевизор. При моем появлении они встают, некоторые вскакивают с места и глубоко кланяются мне. Двое из них с голым торсом, один в наколках, другой без. Перед тем как я сажусь на диван, мне подают японский зеленый чай. Я смущен, они смущены.

На стене напротив висит огромный снимок создателя семьи, легендарного босса Миуры, в кимоно. Взгляд Миуры пронизывает тебя насквозь. Сбоку от снимка вьющейся иероглификой написано его имя. Под снимком стоит огромная, на полстены, статуя вырезанного из дерева орла с расправленными крыльями. Глаза у орла похожи на человеческие. Я знаю, что это всего лишь статуя, но эти глаза пугают меня. На другой стене огромная карта района, в котором расположен этот офис. Некоторые части района помечены красным, это владения семьи на Синдзюку. Рядом с картой большие круглые часы с нарисованным на них Микки-Маусом. За большим офисным столом восседает Сато, координатор поступающей информации и действий, он тоже в костюме и при галстуке, отвечает на телефонные звонки. Постоянно ворчит в телефонную трубку, шепчет, иногда рявкает что-то и поглядывает на большие часы, висящие напротив.

Люди входят и выходят. Здесь работают по очереди. Каждый день с девяти до шести работает новый состав. Сато, координатор, находится здесь как минимум год. До меня доходят слухи, что он не слишком хорошо проявил себя на деле, но его поддерживает босс.

Иногда сюда заходят люди, не относящиеся к якудза. Ближе к обеду пришел подросток и принес готовые обеды, затем появился продавец тофу и еще один катаги, просящий о помощи, но переговоры с ним происходили в другой комнате. Все входят, пригнувшись, осторожно, спешат поскорее удалиться.

Один раз зашел полицейский. Все удивительно вежливы с ним, подают ему чай. Он смотрит на меня, меня представляют. Он говорит: «Ах, вот как? Очень приятно». Задает присутствующим несущественные вопросы. С ним сплетничают, шутят. Через несколько минут он достает маленький блокнот, записывает что-то и уходит.

В три пополудни все немного нервничают, потому что вот-вот должен прибыть босс Окава. Когда он входит, все вскакивают на ноги, резко кланяются и выдыхают: «Осссссс!!!»

После того как Окава заканчивает свои дела в соседней комнате, он садится рядом со мной и говорит мне в присутствии молодежи:

— Почему у нас здесь офис? Почему мы здесь, внутри общества? Внутри района? Потому что якудза появились здесь раньше многих жителей района. Еще с периода Эдо[32]здесь, на расстоянии трех домов отсюда, находится дом легендарного босса Саэки. Его дом всегда был открыт для всех, не только для якудза. Саэки и его семья содержали синтоистский храм этого района, покупали микоси[33]для фестивалей. И по сей день вы можете наблюдать, как якудза несут микоси вокруг нашего района во время осенних празднеств и как девушки сходят с ума при виде их татуировок. Раньше многие боссы обращались за помощью к японцам катаги, и те помогали.