Книга Обет молчания - Андрей Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вздохнул, оторвался от окна, сказал себе — «Держись, парень! Пора начинать все с начала!» и, осветив лицо обворожительной улыбкой, открыл дверь в купе:
— Здравствуйте! Вы куда? Давайте знакомиться!
Дверь. Еще дверь. Ярко освещенный коридор. Вестибюль. Электронное табло. Время 14.37.16.
Тридцатисекундная пауза. Сейчас меня наблюдают. Сверлят электронными зрачками камер. Сверяют время. Допустимое отклонение — плюс-минус пять секунд. Шестисекундное опоздание или забегание — штрафные баллы. Десяти — санкции. Минута — автоматическое отчисление.
— Можете войти!
Дверь на себя. Коридор. Зона спецконтроля.
Привычно вытащить личный жетон. Развернуть вверх «лицом», толкнуть в щель приемника-опознавателя. Где-то там в его глубине хитрый механизм разомкнет электронный запор, из монолита жетона выдвинется прозрачный язык с моим слайд-портретом, личным кодом и свежими пароль-секретками. Сбросить с лица «паранджу». Замереть фас. Повернуться. Замереть профиль. Четко доложить.
— Курсант Зевс, код 24 СЖ, допуск третьей степени, прибыл!
Пауза. Голосовая идентификация.
— Проходите!
Турникет. Длинный коридор с одинаковыми без названия и цифр дверями. Есть в этих гладких, без привычных ручек, замочных скважин, выступающих петель, дверях, что-то пугающе-неприятное. Не узнают их глаза, не воспринимает сознание. Двери — это когда можно взяться рукой, повернуть ключ, постучать. А здесь… Здесь все как в страшной сказке, все шиворот-навыворот.
Двадцать шагов. Остановиться возле знакомой — глаза б на нее не глядели — двери. Подождать. Где-то там, в начале коридора дежурный-невидимка сличит график занятий, допуски, коды, нажмет кнопку, засов бесшумно утопится в стену. Открыто.
— Проходите!
Учебная комната без мебели, без окон, на стенах большие экраны. Все. И сидеть мне в этой пустоте, недвижимо, не шелохнув ни единым пальцем, под неотрывными взглядами скрытых наблюдателей час, или сутки, или двое. Упражнение равное самой изощренной пытке. Зачем? Чтобы стать незаметным в засаде и исчезающим в преследовании? Чтобы закалить волю? Развить наблюдательность? Черт его знает. Конечной правды я все равно не дознаюсь.
Сегодня установка на ограничение пространства. Я сажусь на пол, поджимаю ноги к груди, чтобы занимать как можно меньше места. Шевелю руками-ногами стараясь каждой мышце найти наиболее комфортное положение. Расслабляюсь. Замираю. Как просто сказать «замираю». Как невероятно трудно научиться замирать! У большинства неподвижность ассоциируется с отдыхом, у меня — с самой трудной работой.
На предварительных занятиях я наблюдал за поведением насекомых, за многочасовым замиранием богомола, когда невозможно отличить его одеревеневшее тело от сухой ветки. Ходят возле него мухи-жучки в упор не различая смерть свою и, вдруг — мгновенный бросок и бьется в челюстях маленького хищника чья-то уходящая жизнь. Если бы я мог добиться подобного результата!
Завожу в голове внутренний хронометр, беру под наблюдение экраны. Это д.п. нагрузка — чтобы не одни мышцы напрягались.
С богом!
Час.
Второй.
Третий.
То на одном, то на другом экране время от времени появляются геометрические фигуры. Моя — вытянутый треугольник. Он может вспыхнуть в любой момент на любом экране. Он может оказаться перевернутым вверх тормашками или мгновенно мелькнуть среди нагромождения других фигур. Я должен его заметить и учесть. По количеству пропусков судят о степени моего внимания. Сиди, выпучивай глаза словно филин в ночи и попробуй не заметить то, что заметить обязан!
Правый экран — есть. Левый — есть. Снова правый. Еще. Лицевой. Левый. Лицевой. Все это боковым зрением не поворачивая головы не сдвигая зрачки глаз.
Лицевой — есть. Есть. Есть…
Пятый час.
Шестой.
Застывшие окаменевшие мышцы. Упертый взгляд. Тихое, практически незаметное дыхание. Неподвижность.
Но уже ползет по коже изморозь мурашек, немеют пальцы ног, ноет поясница, затекает шея. Сиденье кончилось — начинаются муки. И шевелятся в голове зловредные мысли.
Может я ошибся? Может зря позволил себя уговорить? Неужели первой Учебки с ее непонятной муштрой мне было мало? Правда та Учебка и эта… Сравнимы ли пионерский и исправительно-трудовой лагеря? А ведь название одно.
Подвел меня полковник своими погонами и густой плашкой боевых наград на груди. Подставил.
— Молодцом! — одобрительно кивал он, листая мое личное дело, — на вашем курсе лучшие результаты. Тесты, практика… Молодцом!
А пожалуй и было мне чем гордиться. Несмотря на неудачное начало — случайное опознание, побеги, стрельбу и прочие мишурные приключения, за которые, кстати, мне сняли в итоге баллы, я успел в остаточный срок удачно, говоря нашим профессиональным жаргоном «слепить биографию» и натурализоваться не где-нибудь, а в областном центре, подколымить (скорее для легализации денег, чем для заработка) с бригадой шабашников, купить дом-развалюху и разменять его на комнату в комуналке, заимев в друзья-соседи зам. начальника районной милиции (я же не жилплощадь искал, в первую голову страховку, связи, прикрытие!), устроиться на перспективную работу, поступить на заочное отделение в институт, через совместное хобби (преферанс, собаководство, охоту и пр.) обеспечиться высокопоставленными друзьями, организовать личную жизнь (опять-таки выбирая не невесту, а родителей) и настолько слиться со средой, что другой жизни и желать не мог — на гражданке так не барствовал, ей богу! Жить бы мне поживать, да добра наживать, но отыскали меня отцы-командиры, выдернули из налаженного быта. А причиной тому послужили, как оказалось, мои замечательные успехи. Других, говорят, не тронули, оставили в покое — живите как хотите. Тем их служба и завершилась. А мне мало показалось!
— Ого и благодарность от МВД?! Эти-то каким боком? — удивился полковник. — За содействие в задержании особо опасной преступной группы!.. Хорошо.
Скорее плохо, — подумал я, вспомнив крутую разборку моих криминальных подвигов. Что для всякого законопослушного гражданина было доблестью и даже геройством, для меня обернулось нарушением служебных инструкций — не высовывайся, не громыхай там, где можно уйти тихо!
— Очень хорошо. Но, говоря по чести, все это школярство первой ступени. Главное впереди. Должен сообщить вам, собственно для этого я сюда и прибыл, что из всего потока вы единственный допускаетесь к продолжению учебы. Ваше право сказать да или нет.
— А что остальные?
— Остальные переходят в разряд «консервов», то есть отправляются по домам и ждут… ближайшей войны. Конечно, интересный подход к делу — возможно вы понадобитесь в войне, которая возможно случиться! Хороша перспектива для профессионала! Если в будущем (каком — ближнем, дальнем?) разразиться война и противник, не дай бог, захватит часть нашей территории, а агент к тому времени не потеряет своей квалификации или не сопьется и не обрастет, как пень опятами, кучей детей, то его, бедолагу, засунут в самолет и сбросят в тылу врага для вживания и последующего выполнения агентурной и разведработы. Кабы, если, вдруг… Все это смахивает на утопию, взращенную опытом последней войны — массированная заброска агентов, самостоятельное — как хочешь так и выкручивайся, внедрение, многолетняя работа на территории противника… Не уменьем так числом? Разве это агенты — пушечное мясо второй категории! Возможно ли сохранить навыки, которые некуда применить? Агент, не тренирующий себя делом, тот же пианист-любитель: теоретически знает все, по какой клавише бить, на какую педальку жать, только вот музыка получается ни уму, ни сердцу, так, посредственное таперство, пальчики-то деревянные, не гнутся, в растопырку торчат!
