Книга Божественный яд - Антон Чиж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— То есть как? — Ванзаров так удивился, что даже привстал с кресла.
— Да так! Внутрь она принимала его, смешивая с молоком и медом, очевидно чтобы не повредить желудок. А при наружном применении смесь вполне годится для татуировки!
— Ну, теперь понятно… — проговорил Ванзаров.
Он решительно отодвинул верхний ящик стола, схватил большую лупу и принялся внимательно рассматривать фотографию.
Джуранский и Лебедев молча наблюдали за неожиданной переменой.
Тщательно осмотрев карточку, сыщик отложил лупу:
— Господа, поздравляю! Теперь мы знаем, кто давал Ланге эту смесь. А следовательно, у нас есть факт, прямо указывающий на лицо, поившее ею девицу.
Ротмистр и криминалист невольно переглянулись.
— А откуда вы это узнали, Родион Георгиевич? — спросил несколько растерянный Лебедев.
— А вот отсюда! — Ванзаров торжественно поднял фотографию. — Здесь неопровержимая улика!
— Но, позвольте, нельзя же делать вывод о виновности только потому, что эти люди просто находятся рядом с жертвой?! — Лебедев старался осторожно подбирать слова.
— Вы совершенно правы, Аполлон Григорьевич, на этом основании подозревать нельзя! — Ванзаров улыбнулся.
— Тогда, простите, я не понимаю.
— Я полагаю, что вы нашли улику… в знаке? — попытался угадать Джуранский.
— Нет, Мечислав Николаевич, пентакль к делу не пришьешь!
— Все, Ванзаров, добивайте, мы с ротмистром бессильны! — Лебедев поднял вверх руки. — Что делать, не всех природа одарила даром предвидения!
— Предвидение тут ни при чем, — Родион Георгиевич подошел к столику для совещаний и положил лупу. — Рассмотрите, господа, внимательно вот это место на фотографии…
1
Фонарщики кое-где еще не успели потушить фонари, а с невского льда поднималась серая дымка отступающей ночи.
Ранее утро обещало столице крепкий мороз.
По белому полю замерзшей реки шли двое. Они шли друг за другом на расстоянии десяти шагов. Идущий впереди тащил на спине мешок.
Городовой Романов крепко замерз. Он окинул полусонным глазом набережную и сладко зевнул. В такое время, полвосьмого утра, честный народ только просыпается, а всякие разбойники отправляются спать. Можно не бояться, ничего не произойдет.
Городовой еще раз зевнул и отправился греться к дворнику ближайшего дома.
А по льду упрямо двигались двое. Там, впереди, темнел ряд широких ледорубных прорубей. Лед в них еще не встал крепко и был тонок, словно слюда. В сумраке петербургского утра проруби казались вырытыми во льду могилами.
Наконец идущий сзади остановился.
Но тот, кто шел первым, продолжил путь.
Он упрямо шагал к ближней проруби. Он шел как заведенный солдатик. До чернеющего края осталось несколько метров, но человек как будто ничего не замечал. Он шел и шел.
Прорубь была уже в двух шагах. Словно не замечая ее, он ступил на снежный выступ между старым льдом и тонкой кромкой нового, на мгновение замер и шагнул вперед.
Хрустнул пробитый лед, и плеснула вода.
Человек с мешком исчез.
Тот, кто следовал сзади, остановился, огляделся по сторонам, побежал в сторону набережной, поднялся по каменной лестнице и растворился в молочных сумерках утра.
2
На льду Малой Невы показалась лошадка, запряженная в узкие волокуши. От холода впалые бока животины тряслись мелкой дрожью. Рядом плелось четверо сонных мужиков, в драных кафтанах и поеденных молью шапках.
Старший артельщик Матвей Семенов оглянулся на своих работничков. Полчаса назад он вытолкал их пинками из теплой ночлежки на Васильевском острове. А некормленая лошадь встала под оглобли только после того, как получила поленом по спине.
А все потому, что, не поехав домой на Рождество, вологодские начали праздновать, загудели и не могли успокоиться аж до 2 января. Когда очнулись от пьянки, оказалось — пропили все, что заработали за три месяца, не оставив семье даже на гостинцы. Обозлившись, протрезвевший Матвей не дал мужикам напиться с утра чаю и на голодный желудок повел на работу.
В Петербург Семенов приехал три месяца назад артелить на заготовке льда. Как-то раз он услыхал от вологодских, вернувшихся из столицы, что зимой в городе есть выгодное дело: резать на Неве лед и продавать. Матвей подумал и решил: раз за дурную работу платят деньги, а зимой в деревне все равно делать нечего, отчего бы не заработать.
Он дал «на лапу» исправнику (тот быстро выправил паспорт и разрешение), взял в аренду соседскую лошаденку и в начале ноября прибыл с мужиками в столицу. В артель Матвей Семенов позвал из родной деревни Семеновки Петра, Кольку и Василия Семеновых. Мужики считались родственниками, хоть и дальними.
Матвей нашел в Петербурге вологодских, которые помогли войти в ледорубное дело, и начал промысел.
Патенты для заготовления льда распределяла речная полиция. И конечно, чтобы получить делянку, тоже надо было дать «на лапу». Но брали по-божески. Семенов не терялся и быстро устроился.
Лед пилили бруском длиной в метр и шириной в полметра, называемым «кабаном». Вынутые из проруби «кабаны» складывали на узкие волокуши и прямо с реки отправляли покупателям: в ледники мясных складов, магазинов и ресторанов.
Матвей прикинул сегодня рубить лед между Биржевым и Тучковым мостами, там, где правый рукав Невы, называемый Малою Невою, огибал Васильевский остров. Место было хорошее. Местные артельщики уходили правее, за линию электрического трамвайчика фирмы «М. М. Подобедов», который бегал зимой по замерзшей реке от Дворцовой до Мытнинской набережной за три копейки с пассажира. Питерские ледорубы любили делянки ближе к Зимнему дворцу и Петропавловской крепости.
Артель Семенова, как обычно, пришла первой. Старший вел своих мужиков мимо прорубей, которые остались еще с Нового года.
Матвей позевывал и посматривал по сторонам. А ведь кто-то даже в праздники работал! Наверняка чухонцы.
Неожиданно в ближней проруби раздался шумный всплеск. Матвей резко повернул голову, увидел, что за край льда цепляются руки, и кинулся на выручку. Его работники, не понимая, куда рванул старший, остановились.
— Помогай, мать вашу! — на ходу заорал Матвей.
— Зовет, что ли? — спросил Колька.
— Вроде зовет, — плюнув под ноги, сказал Петр.
— А че ему надо? — Колька зевнул.
— А ты сходи и узнай, — Петр протер рукавицей заспанное лицо.
До артельщиков долетели обрывки яростного мата. Петр повернулся к Ваське, дремавшему на ходу:
— Слышь, малой, а ну-ка сбегай к Михалычу, кличет чего-то.
