Книга Пуля для полпреда - Фридрих Незнанский

То, что Игорь чего-то или кого-то боялся раньше, – это факт. Иначе виновным бы себя ни за что не признал. Но если он все это говорит теперь, значит, уже не боится. По крайней мере, не так как раньше, а значит, на него больше не давят. Единственная возможность что-то сделать, не опасаясь навредить племяннику, – заняться собственным неофициальным расследованием. Но нужно не только добыть неопровержимые доказательства невиновности Игоря, но еще и отыскать настоящего убийцу. А ведь вполне вероятно, что это одно и то же: алиби Игоря невозможно будет предоставить, не найдя убийцу. А убийца наверняка здесь, в родном, до боли знакомом Златогорске, ходит по этим вот улицам и не подозревает, гад, что не долго ему осталось ходить…

Дверь Яковлеву открыли сразу же, словно ждали звонка. На пороге стояла молодая черноволосая женщина, вернее, девушка. В шортах и белой футболке.

– Вы Николай Иванович, – обрадовалась она. – Я Марина, жена Игоря. Входите же! Я вас в окно высмотрела.

– Здесь все изменилось, – обронил Яковлев, снимая сумку с плеча. – Все было по-другому.

– А мы ремонт сделали, – радостно сообщила Марина. – Совсем недавно, до того как… ну… Ой!!!

Это вслед за Яковлевым в квартиру зашел Артуз.

– Не бойся, – успокоил хозяин и сделал едва заметное движение пальцами.

Ротвейлер тут же лег в передней.

– Обедать будете? Для пса тоже что-нибудь найдется.

– Умница. Будем.

Прошли на кухню. Марина возилась у плиты, Яковлев рассматривал фотографии, которых в избытке хватало на стенах. В основном там были родители Игоря. На одной Яковлев увидел себя рядом с братом, в такой же милицейской форме, только на одну звездочку на погонах у него было меньше, чем у Алексея.

– …А мне мама говорит: живешь в Сибири, стыдно пельмени не уметь делать, – тарахтела Марина у плиты. – А мне вот не стыдно, мне повезло, что Игорек тоже их не любит, а я ему зато, – тут она запнулась, – а он… а я… – И зарыдала.

Это было так спонтанно и неожиданно – еще пяти минут не прошло, как он вошел, – Яковлев открыл рот и несколько секунд не знал, что сказать. Затем встал, шагнул к хозяйке, но его опередил Артуз. Он неслышно появился на кухне и негромко, но явственно заворчал. Марина осеклась и испуганно отодвинулась. Яковлев обрадовался и сказал, кивая на собаку:

– Он этого терпеть не может. Особенно когда голодный. Так что займемся лучше обедом.

Полчаса спустя, умиротворенные и слегка разомлевшие после сытного обеда, они вели отвлеченные беседы. Выяснилось, что ребенка (Алексея Игоревича, 13 месяцев) Марина несколько дней назад отправила к матери, что сама она занимается астрологией и что ничего нового сверх сведений, уже имеющихся у Яковлева, сообщить ему не может – об Игоре. Зато может сообщить много нового о нем самом – Яковлеве-старшем.

– Вот вы, Николай Иванович, когда родились?

– Двенадцатого ноября.

– Нет, я год имею в виду.

– В сорок первом.

– Ага, ровесник войны, так сказать. Значит, вы у нас – змея.

– Это почему же змея? – даже немного обиделся Яковлев.

– Сорок первый год – год Змеи. Это по японскому календарю, – объяснила Марина. – Змеи – люди сложные, но от рождения наделены мудростью.

– Хм.

– …Неразговорчивы. Их дела всегда идут прекрасно, но они часто скуповаты. Иногда… эгоистичны и тщеславны. Однако могут проявлять активное участие в своих менее удачливых собратьях. – Тут Марина посмотрела на Артуза, а Яковлев подумал о племяннике. – Правда, они часто перегибают палку, не веря суждениям других, полагаясь только на себя. Решительные и целеустремленные характеры, остро переживающие свои неудачи. Внешне спокойные, но страстные натуры. И еще вот что. Обычно отличаются привлекательностью внешней и внутренней, что при некоторой их ветрености ведет к семейным осложнениям.

– Каким семейным осложнениям? – Яковлев удивленно поскреб себя по лысому черепу, а про себя подумал: да это, пожалуй, подходит любому сыщику. – Я же вроде не женат.

– Это же не индивидуальный гороскоп. Это просто качества, которые в совокупности больше всего подходят к тем миллионам и миллионам людей, которых угораздило родиться в год Змеи.

Зазвонил телефон, Марина ушла в комнату. Николай Иванович допивал чай, соображая, с чего бы начать свое расследование. Марина ему явно не помощница, в тезисах Гордеева, составленных по материалам дела, по сути, никаких зацепок нет…

– Марина, мне бы надо поговорить с вашим братом, – попросил он, когда она вернулась. – Где я могу его срочно найти?

– С Витькой? Я так и думала, что вы этого захотите, только я даже не знаю, чем вам помочь. Он пару дней как из Москвы вернулся, пригнал грузовик – он у нас дальнобойщик, и ушел в запой. Но я, честное слово, не знаю, где и с кем он пьет.

Да, кое– что из сказанного ею уже было известно Николаю Ивановичу. Но его не оставляло ощущение непонятной растерянности: надо же, как тесен мир!…

– Простите, Марина, а ваша девичья фамилия?… – смущенно спросил он – стыдно таких вещей не знать о самых близких людях.

– В девичестве я Ключевская, Николай Иванович, только что же вы все время на «вы», мы же родственники все-таки.

– Больше не буду, – пообещал он. – Может, дашь мне адрес Виктора или какие-нибудь координаты его друзей?

– Конечно. – Она набросала на тетрадном листке несколько адресов и телефонов. – Только не вздумайте в гостиницу ехать! Я вас не пущу. Тут же места достаточно. И мне не так тоскливо будет. Ну пожалуйста!

– Хорошо, а пока мы пойдем с Артузом пройдемся.

– Николай Иваныч, дядя Коля, чуть не забыла, стойте-стойте, это очень важно!

Яковлев, уже спускавшийся по лестнице, остановился, посмотрев на Марину с надеждой, – может, вспомнила что-то важное про Игоря?

– У вас все обязательно получится! У нас же сейчас год Змеи!

4 сентября. А. Б. Турецкий

В Златогорске уже наступила глубокая осень. Солнце слепило глаза, однако эта показуха не могла никого обмануть, как почетный караул и хлеб-соль к трапу для высокого, но нежеланного гостя. Горизонт был обложен плотными, расплющенными собственной тяжестью, по краям взлохмаченными ветром облаками, местами сизыми, местами иссиня-черными, но одинаково угрюмыми и по-осеннему скучными. Раскисшие бурые листья липли к бордюру у выхода на летное поле. Почетного караула не было.

Турецкого вообще никто не встретил. Минут десять он бесцельно перекладывал всякую мелочь в кармане дорожной сумки, стоя на видном месте и глядя в спины торопливо удаляющимся попутчикам, – никто так и не объявился. Конечно, можно было подойти к дежурному или в отделение милиции аэропорта, позвонить в прокуратуру – одним словом, показать себя столичным барином, обидевшимся на то, что ему не оказали подобающего приема. При необходимости он мог сыграть почти любую роль, только не эту, не столичного барина или, хуже того, столичного умника, с элегантной небрежностью зароняющего в иссохшие умы провинциальных лапотников семена цивилизации. Ему и в молодости все это претило, а со временем стало просто передергивать от подобного поведения некоторых коллег. Полчаса ничего не решают, убеждал себя Турецкий, все равно попал бы в прокуратуру к началу перерыва, а если машину не прислали намеренно, не по головотяпству, тогда тем более не следует поднимать хай. Возомнят еще, что меня такой чепухой можно выбить из колеи, – тогда пиши пропало, придется воевать из-за каждой мелочи. Чудненько и на метро доеду.