Книга Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С каким? Ах с этим?… Завтра с утра велел явиться.
– А он и не уходил.
– То есть как?
– А вот так. Я вышел за чем-то в приемную, смотрю, молодой человек. Спросил, кто таков и по какому делу? Он ответил, что ты его послал выяснить время утреннего прихода на службу. Ну, пришлось объяснить юноше, что у нас ни время прихода, ни время ухода, по сути, не нормированы. Все зависит от важности дела. Позже снова выглянул – сидит. Он говорит: жду, может, дело подвернется. Чудик! Не видел его?
Турецкий отрицательно качнул головой.
– Ну, значит, ушел. Завтра жди.
– А ты меня чего звал? – спросил Турецкий.
– Я? – удивился Меркулов. – А-а, вспомнил! Сигаретку попросить…
«Турецкий, что с тобой происходит? – спросил себя Александр Борисович, выходя из кабинета начальства. – Ты в своем уме? Или уже немножко „ку-ку“?»
На сей раз практикант медленно и задумчиво прохаживался мимо двери кабинета Александра Борисовича.
– Чего тебе неймется? – спросил Турецкий, подходя. – Я разве нечетко сказал, чтоб прибыл завтра?
– Я подумал, что вдруг будет что-то важное, а меня нет. И решил…
– А-а, так ты уже способен принимать самостоятельные решения? Это меняет дело, как говорил наш бывший вождь и учитель.
– Это кто?
– Свою историю, юноша, надо знать, – наставительно заметил Турецкий и, открыв дверь кабинета, сделал известный кинематографический жест раскрытой ладонью: – Заходи… Ну садись рассказывай, кто ты, откуда, с чем тебя едят и чем ты вообще предпочитаешь заниматься? В свободное от раздумий время. И учти, чтобы проходить у меня практику, ты обязан сделать так, чтоб твой моральный облик был для меня абсолютно ясен. И привлекателен. Поскольку своим собственным я похвастать, к сожалению, не могу. Не тяну я на идеал. И выпить люблю, и девок… понимаешь, тоже. Вот недавно жена ушла. Не могу, говорит, больше с тобой, Турецкий. Взяла дочку на руки и… фюить!
– Маленькая дочка? – сочувствующе спросил практикант.
– Ну почему? Десять лет!
– Болеет?
– Да с какой стати? С чего ты взял? – изумился Турецкий.
– Так вы ж сами только что сказали: взяла на руки…
– Ах, ты вот о чем?… Некоторые вещи, господин практикант, не следует воспринимать буквально. Это я, так сказать, фигурально выразился. Просто жена с дочерью покинули папашку, посчитав его неудачником. В этом смысле и спрашиваю тебя: ну какой тебе практический интерес проходить практику у откровенного неудачника, а? Может, сменишь руководителя? Сходи к Меркулову, пока не поздно. Ты ему, я слышал, приглянулся. Вот и пусть он тебя пристроит к кому-нибудь, кто поблагополучней, точно! Я назову с пяток фамилий наших…
– Не надо, Александр Борисович. Я специально в Генеральную прокуратуру напросился. И чтоб именно к вам.
– Эва! Тебя ведь Максимом, кажется, зовут, да? Слушай, так остроумно мне еще никто в жизни не льстил, честно говорю.
– Это совсем не лесть. А у нас, если тоже по-честному, все как раз отказывались идти сюда на практику. В основном просились в банки и юридические консультации. Так что приход к вам – это моя личная инициатива.
– Ну спасибо, благодетель… А чего ж так?
– Да ведь быть сегодня следователем – не престижно. Денег – кот наплакал. Опасностей – выше крыши. Да и начальство приходится слушаться. А оно…
– Ну чего, договаривай!
– А оно, – упрямо повторил практикант, – не всегда…
– Вот именно, не всегда соответствует твоим идеалам, Максим. Я не преувеличиваю?
– Скорей, наоборот.
– Ладно, примем к сведению. Тогда, может, и сработаемся. Чем черт не шутит, а? Особенно когда Бог спит. А ко мне все-таки почему?
– Не понял.
– Ну в нашу контору – понятно. А ко мне зачем?
– А-а… У нас на лекциях по уголовному праву часто вас цитируют. Ваши расследования, я хотел сказать.
– И что?
– Нравится, – застенчиво улыбнулся Максим.
– Скажи пожалуйста… – многозначительно покачал головой Турецкий. – Ну а как бы ты, к примеру, посмотрел на такой факт. Предположительно. Вот я – весь такой-разэдакий – вдруг взял и ушел из Генеральной? Надоело, понимаешь. И начальство, как ты говоришь, не всегда соответствует. И денег вечно не хватает. Вот возьму и уйду в коммерческие структуры, а? Как тогда?
– Bы имеете право так поступать. Вы уже успели сделать немало.
– Считаешь?
– А почему нет? Даже металл вон устает. Термин есть специальный – усталость металла.
– А ты как же?
– Я все равно буду следователем. Пусть непрестижно, зато это правильно.
– А вечерами ты чего делаешь? Ну когда не раздумываешь над мировыми проблемами?
Максим вдруг покраснел, будто робкая девица, засмущался, и Турецкий, заметив неловкость, тут же постарался убрать прочь всяческие недомолвки.
– Между нами, раз уж так случилось, не должно оставаться неясностей, тем более непонимания. Откровенность, как говорится, за откровенность.
– У меня девушка… учится в хореографическом училище. В общаге живет. У нее и подружки есть. Очень, вам скажу, даже ничего!
– Да ну?… – Турецкому стало почему-то скучно. Всюду одно и то же. – Ну я, извини, по девушкам не ходок. Мы больше по бабенкам. Возраст не тот, Максим.
– Какой это у вас возраст?! – воскликнул он с неподдельным жаром. – Да в вашем возрасте!… Постойте, Александр Борисович, а может, мы сегодня, если захотите?… Минуту, кажется, они у меня в плаще, там, в вестибюле, внизу! Можно, я сбегаю?
– А что ты забыл в плаще в вестибюле?
– Я сейчас! – И Максим, как наскипидаренный, вылетел из кабинета пулей.
Через минуту, открыв без стука дверь, в кабинет зашел Меркулов. Был он в плаще и кепочке. Под мышкой держал свой старинный кожаный портфель, с которым, помнится, ходил, еще будучи следователем Московской городской прокуратуры. А Турецкий, вот как теперь Максим, был тогда у него практикантом.
Костя в кабинет-то вошел, но тут же выглянул в коридор и с сомнением посмотрел на Турецкого.
– Слушай, это ты его так выпулил? Пролетел, как говорится, ни здравствуй, ни до свиданья. За что?
– Я ни при чем. Это он сам. Побежал за чем-то… Какие дела? Ты домой?
– Да, устал сегодня что-то. Виски ломит. Видно, погода влияет.
– На нас теперь все влияет, – подтвердил Турецкий. – Это потому, что ты втихаря покуриваешь. Надо так: или – или. И все. Вот как я. Курю и – никаких гвоздей. Хотя надоело.
