Книга Дело Сен-Фиакр - Жорж Сименон

— Есть у вас зажигалка или что-нибудь в этом роде?

Поверх спины графа, склонившегося над камином, священник бросил на Мегрэ умоляющий, горестный взгляд.

— Теперь, — проговорил Морис де Сен-Фиакр, возвращаясь к собеседникам, — я хочу в двух словах прояснить ситуацию. Господин кюре преисполнен самых благих побуждений, но по неизвестным мне причинам он убежден, что именно я и… Давайте называть вещи своими именами. Что именно я убил свою мать. Ведь это самое настоящее преступление, не так ли? Пусть даже оно не подпадает под действие закона…

Священник так и замер, но в неподвижности его был тот трепет, с которым загнанный зверь встречает обрушившуюся на него опасность, противостоять которой он не в силах.

— По-видимому, господин кюре был очень предан моей матери. И наверняка хотел избежать скандала, который мог бы разразиться в замке. Вчера вечером он прислал мне с ризничим сорок тысяч франков и записку.

В глазах священника явственно читалось: «Несчастный, вы губите себя!»

— Вот эта записка, — продолжал Сен-Фиакр.

Мегрэ вполголоса прочел:

«Будьте осторожны. Я молюсь за вас».

Уфф! Словно глоток свежего воздуха! Морис де Сен-Фиакр как-то сразу воспрянул, расправил плечи. С него мигом слетела столь неестественная его темпераменту серьезность.

Он принялся расхаживать по комнате, и даже голос его звучал теперь гораздо естественней и спокойней.

— Вот поэтому, комиссар, я и крутился сегодня утром возле церкви и приходского дома. А эти сорок тысяч франков, которые следует расценивать как заем, я принял, во-первых, чтобы, как я уже говорил, удалить отсюда свою любовницу — извините, господин кюре, а во-вторых, потому что мне было бы крайне неприятно оказаться под арестом в такой момент. Но что же мы стоим? Садитесь, прошу вас.

Он приоткрыл дверь и прислушался к шуму, доносившемуся со второго этажа.

— Снова пошел народ, — прошептал он. — Видимо, нужно будет позвонить в Мулен, чтобы прислали гроб и катафалк…

Потом, без всякой видимой связи, продолжал:

— Думаю, теперь вам все понятно? После того, как я принял эти деньги, мне оставалось лишь клятвенно заверить господина кюре, что я невиновен. Мне было бы трудно проделать это в вашем присутствии, господин комиссар: это лишь укрепило бы ваши подозрения. Вот и все. Но вы словно прочли мои мысли, и все утро, пока я крутился возле церкви, ни на минуту не выпускали меня из виду. Теперь господин кюре пришел сюда — и вновь мне остается лишь гадать о том, что его привело, потому что вплоть до вашего появления он так и не решился начать разговор.

Тут взгляд его затуманился. Чтобы скрыть охватившую его досаду, Морис де Сен-Фиакр деланно рассмеялся.

— Все это проще простого, не так ли? Если человек живет, как последний шалопай, да еще подписывает чеки без обеспечения… Старина Готье меня избегает.

Наверняка он тоже убежден, что это дело моих рук.

Вдруг он удивленно уставился на священника.

— Господин кюре, что с вами?

В самом деле, священник был мрачнее тучи и старался не встречаться взглядом ни с графом, ни даже с Мегрэ.

Сообразив, в чем дело, Морис де Сен-Фиакр с горечью воскликнул:

— Вот! Мне опять не верят! И как раз тот человек, который хочет меня спасти, убежден, что я виновен.

Он вновь распахнул дверь и, забыв, что в доме покойница, громко позвал:

— Альбер! Альбер! Да скорее же, черт возьми! Принесите нам чего-нибудь выпить.

На зов явился дворецкий и направился к стенному шкафу, откуда достал бутылку виски и стаканы. Все молча наблюдали, как он разливает виски. Многозначительно улыбнувшись, граф заметил:

— В мое время виски в замке не держали.

— Это господин Жан…

— А!

Отпив добрый глоток, граф проводил дворецкого до двери и запер ее на ключ.

— Здесь многое переменилось, — пробормотал он словно про себя.

А сам по-прежнему не спускал глаз с кюре, и тот, чувствуя себя все неуютнее, сбивчиво заговорил:

— Извините, мне пора идти на урок катехизиса.

— Минуточку. Вы по-прежнему уверены в моей виновности, господин кюре. Да нет же, не отпирайтесь. Священники врать не умеют. Однако я хотел бы кое-что прояснить.

Ведь вы меня не знаете. В мое время вас в Сен-Фиакре не было. Вы обо мне только слышали. Вещественных доказательств никаких нет. Комиссар сам присутствовал при несчастье и знает это лучше, чем кто-либо другой.

— Прошу вас… — лепетал священник.

— Нет! Что же вы не пьете? Ваше здоровье, комиссар.

Глаза графа горели мрачным огнем. Он с каким-то ожесточением стремился довести дело до конца.

— Множество людей могли бы оказаться под подозрением. Но подозреваете вы меня, и только меня. И я никак не пойму, отчего это? Даже не спал сегодня всю ночь.

Я пытался продумать все возможные причины и в конце концов, кажется, нашел. Что сказала вам моя мать?

На этот раз священник прямо-таки побелел.

— Я ничего такого не знаю, — запинаясь, вымолвил он.

— Не надо, господин кюре. Вы мне помогли, пусть так. Вы передали мне эти злосчастные сорок тысяч франков, теперь я могу перевести дух и достойно похоронить мать. Благодарю вас от всего сердца. Но в то же время вы обрушиваете на меня весь гнет ваших подозрений. Вы молитесь за меня. Это либо чересчур, либо недостаточно…

В голосе его зазвенел гнев, даже скрытая угроза.

— Поначалу я хотел объясниться с вами без комиссара. Но сейчас искренне радуюсь, что он здесь. Чем больше я думаю обо всем этом, тем больше мне кажется, что тут есть что-то неясное, какое-то недоразумение.

— Господин граф, умоляю, не мучьте меня…

— А я предупреждаю вас, господин кюре: вы не выйдете отсюда, пока не скажете мне всю правду.

Граф изменился до неузнаваемости. Он дошел до предела. И, как все мягкие и слабые люди, после чрезмерной податливости ударился в излишнюю крутость.

Наверное, раскаты голоса были слышны даже на втором этаже, в комнате покойной, расположенной как раз над библиотекой.

— Вы поддерживали достаточно тесные и постоянные отношения с моей матерью. Думаю, Жан Метейе тоже был вашим прихожанином. Так кто же из них что-то такое сказал вам? Мать, не правда ли?

Мегрэ вспомнил, как накануне священник ответил ему:

— Это тайна исповеди…

Он понял, почему такая мука застыла в глазах молодого кюре, почему он так терзается под градом обвинений Сен-Фиакра.

— Что же такое она вам сказала? Уж кто-кто, а я ее знаю! Я, можно сказать, лично присутствовал при начале ее падения… Ведь мы с вами прекрасно знаем жизнь со всеми ее темными сторонами.