Книга Тайна Красного Дома - Алан Александр Милн

— Одна из горничных, — объяснил Кейли. — Вы не слышали, что она сказала инспектору? Разумеется, я напомнил Берчу, что девушки ее класса всегда привирают, но он как будто ей поверил.

— Чему? — сказал Билл.

Кейли рассказал им про то, что слышала Элси сквозь дверь кабинета в тот день.

— А вы тогда, конечно, были в библиотеке, — сказал Энтони больше себе, чем ему. — Вы могли и не услышать, как она шла по вестибюлю.

— Так я не сомневаюсь, что она была там и слышала голоса. Может быть, и те самые слова. Но… — Он смолк, а затем добавил раздраженно: — Это была случайность. Я знаю, что это была случайность. Какой смысл говорить так, будто Марк убийца? — В этот момент доложили, что обед подан, и, когда они направились в столовую, он добавил: — Какой смысл вообще говорить об этом, если на то пошло?

— Действительно, какой? — сказал Энтони, и к величайшему разочарованию Билла за едой они говорили о книгах и политике.

Как только были закурены сигары, Кейли извинился, что должен их покинуть. Его ждут дела, что было только естественно. Билл позаботится о своем друге. Билл был только рад. Он предложил разгромить Энтони в бильярдной, обыграть его в пикет, показать ему сад при лунном свете или вообще заняться с ним тем, что он предпочтет.

— Благодарение Богу, ты тут, — сказал он благочестиво. — В одиночку я бы не выдержал.

— Пойдем прогуляемся, — предложил Энтони. — Вечер теплый. Куда-нибудь, где мы могли бы посидеть подальше от дома. Я хочу поговорить с тобой.

— Молодчага! Как насчет лужайки для боулинга?

— Ты же собирался показать мне ее в любом случае, верно? И там можно поговорить без того, чтобы нас подслушали?

— Более чем. Идеальное место. Вот увидишь.

Они вышли из парадной двери и пошли по подъездной аллее налево. Днем, возвращаясь из Вудхема, они подъехали к дому с другой стороны. Их путь теперь вывел бы их к противоположному концу парка и на шоссе в Стэнтон, городок в трех милях оттуда. Они прошли через калитку и мимо сторожки садовника, знаменовавшей предел того, что аукционисты любят называть «декоративным ландшафтом поместья», и оказались у открытого парка.

— Ты уверен, что мы не прошли мимо? — сказал Энтони. Парк тихо дремал в лунном свете по обе стороны подъездной аллеи, создавая обманчивую иллюзию лужайки чуть впереди них, однако отодвигавшуюся по мере их приближения.

— Глупость такая, верно? — сказал Билл. — Дурацкое место под лужайку для боулинга, но, думается, она всегда была здесь.

— Да, но всегда — где? Для гольфа коротковато, пожалуй, но… Эгей!

Они пришли куда шли. Дорога изогнулась вправо, но они продолжали идти прямо по широкой травянистой тропе еще двадцать ярдов и оказались перед искомой лужайкой. Ее окружала сухая канава шириной в десять футов и глубиной в шесть, кроме того места, где продолжалась тропа. Две-три заросшие травой ступеньки позволяли спуститься на лужайку к длинной деревянной скамье, вкопанной для удобства зрителей.

— Да, прячется она очень искусно, — сказал Энтони. — А где вы храните шары?

— В подобии беседки. Вон там.

По краю лужайки они дошли до нее — низкой деревянной сараюшки, приткнутой к стене канавы.

— Хм, такой прекрасный обзор!

Билл засмеялся.

— Там же никто не сидит. Предохраняет инвентарь от дождя, и все.

Они кончили обходить лужайку.

— На случай, нет ли кого-нибудь в канаве, — сказал Энтони и сел на скамью.

— Ну, так, — сказал Билл, — мы тут одни. Давай выкладывай!

Энтони задумчиво покурил. Затем вынул трубку изо рта и повернулся к своему другу.

— Ты готов быть Ватсоном сполна? — спросил он.

— Ватсоном?

— Вы-следуете-за-мной-Ватсоном. Этим самым. Ты готов к объяснениям самых очевидных вещей? Задавать идиотские вопросы, чтобы дать мне шанс взять над тобой верх? Совершать собственные блистательные открытия через два-три дня после того, как их сделаю я. И все такое прочее. Потому что все это очень помогает.

— Мой дорогой Тони, — сказал Билл с восхищением, — можешь не спрашивать. — Энтони ничего не сказал, и Билл радостно продолжал уже сам с собой. — По пятнам клубники на вашей манишке я замечаю, что на десерт у вас была клубника. Холмс, вы меня изумляете. Ну-ну, вы знаете мои методы. Где табак? Табак в персидской туфле. Могу ли я на неделю оставить мою практику? Да, могу.

Энтони улыбнулся и продолжал курить. С надеждой прождав пару минут, Билл сказал твердым голосом:

— Ну-тес, Холмс, я чувствую себя обязанным спросить вас, дедуцировали вы что-либо? А также, кого вы подозреваете?

Энтони заговорил.

— Ты помнишь, — сказал он, — одну из маленьких побед Холмса над Ватсоном из-за числа ступенек, ведущих в их квартиру на Бейкер-стрит? Бедный старина Ватсон поднимался и спускался по ним тысячи раз, но не подумал пересчитать их, тогда как Холмс, само собой разумеется, пересчитал и знал, что их семнадцать. Это иллюстрировало различие между наблюдательностью и ненаблюдательностью. Ватсон был сокрушен в очередной раз, и Холмс представился ему еще изумительнее прежнего. Ну, мне всегда казалось, что Холмс тут осел, а Ватсон — поразительный субъект. Ну какой смысл хранить в голове бесполезный факт вроде этого? Если тебе вдруг зачем-то понадобится узнать число ступенек в твою квартиру, так звякни квартирной хозяйке и спроси ее. Я поднимался и спускался по лестнице клуба тысячи раз. А спроси ты меня сейчас, сколько их там, я бы не сумел ответить, а ты?

— Уж конечно, нет, — сказал Билл.

— Но если бы ты правда хотел узнать, — сказал Энтони небрежно, внезапно изменяя тон, — я бы мог узнать это для тебя, даже не потрудившись позвонить швейцару.

Билл не понимал, почему они говорят про лестницу клуба, но почувствовал себя обязанным сказать, что он жаждет узнать, сколько их там.

— Хорошо, — сказал Энтони, — я узнаю.

Он закрыл глаза.

— Я иду по Сент-Джеймс-стрит, — медленно сказал он. — Теперь я подхожу к клубу и прохожу мимо окон курительной… раз… два… три… четыре. Теперь я на ступеньках. Я поворачиваюсь и начинаю подниматься по ним. Одна… две… три… четыре… пять… затем широкая ступенька — шестая… шесть… семь… восемь… девять, еще одна широкая ступенька, девять… десять… одиннадцать. Одиннадцать — и я внутри. Доброе утро, Роджерс. Погода все еще прекрасная. — Слегка вздрогнув, он открыл глаза и возвратился в теперешнее свое местопребывание. Он повернулся к Биллу с улыбкой. — Одиннадцать, — сказал он. — Пересчитай сам, когда будешь там в следующий раз. Одиннадцать, а теперь, надеюсь, я сумею про них забыть.

Билл явно заинтересовался.

— Ловко, — сказал он. — Объясняй.

— Ну, объяснить я не могу. То ли это в реальном глазу, то ли что-то в мозгу, или еще что-нибудь, но я обзавелся особой привычкой фиксировать то, се и это в подсознании. Ну, ты знаешь игру, когда три минуты смотришь на поднос со всякими мелкими предметами, а потом поворачиваешься спиной и стараешься составить список. От обыкновенного человека это требует чертовской сосредоточенности, если он хочет, чтобы его список был полным, но каким-то непонятным образом я ухитряюсь достичь этого, вовсе не сосредотачиваясь. То есть словно бы мои глаза проделывают это без какого-либо сознательного участия мозга. Я могу, скажем, смотреть на поднос, болтая с тобой, например, о гольфе, и все равно составлю список правильно.