Книга А потом - убийство! - Джон Диксон Карр

На ней мелом кое-как было написано: «Передайте даме, которая пришла с мистером Картрайтом, чтобы немедленно нашла меня в 1882 (дом врача, задняя комната). Т. Хаккетт».

Т. Хаккетт откашлялся.

– Видите? – спросил он.

– Я-то вижу, – мрачно ответил Картрайт. – Ты этого не писал?

– Нет, нет, конечно нет!

– Но раз ты в районе пяти часов стоял у выхода, значит, ты видел, кто писал?

Мистер Хаккетт обдумал слова приятеля. Он ткнул пальцем в доску под словами и обернулся. Его черные взъерошенные волосы блестели, как будто были намазаны вазелином.

– Не видел я, кто что писал. Да и, если вдуматься, как мне было увидеть? Я стоял с другой стороны, под табельными часами. Кажется, я даже не замечал доску; не помню, горел над ней свет или не горел. И потом, откуда нам знать, когда это написали?

– Да, но когда ты впервые увидел надпись?

– Всего несколько минут назад, перед тем как услышал крик со стороны декорации номер 1882… Кстати, кто кричал?

– Гагерн.

– Я так и думал. – Продюсер кивнул. – Конечно, я слышал звон разбитого стекла. Но в то время я стоял в противоположном конце павильона и ждал вас; потому-то я точно и не мог определить, откуда доносится шум. Я вернулся сюда проверить, не ждете ли вы меня у двери. Включил свет и увидел надпись. Сразу после того закричал Гагерн. Его нетрудно было вычислить. Но мне и в голову не пришло, что случилось что-то плохое! В конце концов, в павильоне остались только…

Вдруг он осекся.

– Да, – кивнул Картрайт. – Нас осталось только шестеро.

Откуда-то издалека послышался металлический голос Гагерна – он звучал гулко и с каким-то металлическим призвуком, как будто Гагерн говорил в мегафон; его крик во второй раз нарушил тишину студийного павильона. От неожиданности все вздрогнули. Он кричал:

– Мистер Хаккетт! Прошу вас! Идите сюда! Моя жена ранена!

Продюсер облизнул пересохшие губы.

– Вот и конец, – произнес он после паузы, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Он достиг своей цели, верно? Теперь уже никто не сомневается в том, что имел место саботаж?

– Не стирайте надпись! – отрывисто бросил Картрайт, когда его спутник сделал инстинктивный жест. – Это настоящая улика. Написано письменными буквами. Почерк можно опознать.

– К черту почерк! – возразил мистер Хаккетт. – Бежим!

Но когда они, запыхавшись, подбежали к каюте океанского лайнера, где приветливо мерцали огоньки, ничего тревожного они не нашли. Говард Фиск, высокий, добродушный, по-отцовски (если не сказать – по-матерински) заботливый, откашливался, стараясь, чтобы его тихий голос можно было расслышать. Фрэнсис Флер с раздраженным выражением на обычно безмятежном лице сидела на складном стуле и энергично растирала себе колено.

– Курт, – заявила она, – не стоит поднимать такой шум! Дело выеденного яйца не стоит. Всего лишь царапина! – Она обратилась к вновь прибывшим: – Я сломала каблук, и мне хватило глупости ходить в тех же туфлях. Я упала… Курт, хватит же!

– Дорогая, ты храбрая женщина. Но я знаю, что у царапин могут быть очень серьезные последствия. Мне даже известны случаи, когда они переходили в рак. По-моему, нужно послать за врачом.

– Курт, милый, но ведь это пустяки! Посмотри сам.

– Милая, прошу тебя, не показывай колено при посторонних. Это нескромно.

– Хорошо, дорогой.

Говард Фиск, на которого супружеская перепалка не произвела, по-видимому, никакого впечатления, тем не менее выказал некоторую неловкость, отчего его стало слышно за три метра.

– Да, да, – сказал он. – Очень жаль, несомненно. Но мы, кажется, имеем дело кое с чем похуже царапины. Послушайте, Хаккетт. Мисс Стэнтон… То, что рассказал Гагерн о проклятой кислоте, – правда?

– Боюсь, что да, – ответила Моника.

– Но кто же, во имя всего святого, захотел бы совершить покушение на вашу жизнь?

Наступило молчание; все смотрели на Монику. Моника испытала потрясение, увидев, как Курт Гагерн, стоявший за спинкой стула Фрэнсис Флер, наклонился и прижался губами к плечу жены.

– Говорю вам, это саботаж! – заявил мистер Хаккетт. Он выглядел спокойнее, и, как ни странно, у него был даже довольный вид. – Нечто подобное я и ожидал с тех пор, как мы начали снимать «Шпионов на море». Помните, что произошло в Голливуде, когда они снимали первый антинацистский фильм? Наша картина для них как кость в горле, помяните мои слова. Посмотрите, сколько у нас иностранцев! Их целые полчища! Должно быть, среди нас находятся сотни тайных агентов (не принимайте на свой счет, Курт). Им наша картина не по душе. И вот…

– И вот, – перебил его Говард Фиск, – они попытались ослепить и изуродовать девушку, которая не имеет к данному фильму никакого отношения!

– Вот именно.

– Но зачем?

– Чтобы мы вызвали полицию. Тогда съемки «Шпионов на море» поневоле прекратятся. Но я, ей-богу, намерен позаботиться о том, чтобы никакой полиции здесь не было!

– Но, мой дорогой Хаккетт, – принялся дружески увещевать его режиссер, – ваши доводы неразумны. Даже если вы обратитесь в полицию, съемки «Шпионов на море» не прекратятся.

– Не прекратятся?!

– Нет, да зачем им прекращаться? Мисс Стэнтон никак не связана с картиной. Присутствие полицейских здесь, в студийном павильоне, не остановит съемки фильма, который их не касается. А если ваш вымышленный саботажник пытался сорвать съемки «Шпионов на море», облив кого-то кислотой, почему он тогда не выбрал жертвой кого-то из исполнителей главных ролей?

Снова наступила тишина.

В ходе перепалки Уильям Картрайт не произнес ни слова. Вопреки запрету курить в павильоне, он набил свою шерлок-холмсовскую трубку и закурил. Однако его выходка осталась незамеченной.

– Все сводится к одному, – заявил Фиск, на некоторое время задумавшись. – Что бы ни случилось, вопрос заключается в следующем: зачем вредителю нападать на мисс Стэнтон? – Он огляделся по сторонам. – Ведь вы… не знаете никого, кто хотел бы… кто желал бы вам зла?

– Нет, клянусь!

– И до сегодняшнего дня вы никого из наших не видели?

– Нет.

Режиссер улыбнулся:

– А может, вам известна какая-нибудь государственная тайна или опасные сведения о ком-либо?

– Ничего подобного мне не известно.

Режиссер сделал шаг по направлению к ней. Монике показалось: если он положит руку ей на плечо и доверительно склонится над ней, она закричит. Бледно-голубые глаза Курта Гагерна тоже впились в нее; белки сверкали, когда на них падал свет. Монике показалось, что нервы ее распиливают пополам – медленно, с оттяжкой.

– Значит, ничего другого не остается. – Фиск пожал широкими плечами. – Уж слишком выходка мерзкая, чтобы считать ее чьей-то глупой шуткой. – Он взволнованно поправил очки-половинки. – Либо у нас орудует псих с криминальными наклонностями, либо, что кажется более вероятным, мисс Стэнтон позвали к декорации по ошибке, приняв за другое лицо.