Книга Возмущение - Филип Рот

— Да, — буркнул я.

— Пару-тройку девиц? Или больше? Может быть, целую дюжину?

— Одну.

— Вот как! Значит, всего одну.

Прежде чем он успел спросить, как ее зовут, и мне поневоле пришлось бы вымолвить ее имя, прежде чем он успел задать второй вопрос, напрямую вытекающий из первого, а именно о характере и близости наших взаимоотношений, я вскочил с места.

— Сэр, — вырвалось у меня, — я категорически протестую против таких расспросов! Я не вижу в них смысла. Я не понимаю, почему должен рассказывать вам о своих взаимоотношениях с соседями по комнате, о своих религиозных верованиях или об их отсутствии, о своей реакции на религиозные верования окружающих. Это мое личное дело, и мое участие или неучастие в общественной жизни — тоже, а мое поведение в свободное от занятий время — тем более. Я не нарушаю закона, мое поведение не приносит никому вреда и не представляет ни для кого опасности. Ни словом, ни делом я ни разу не посягнул на права и свободы других людей. Если чьи-нибудь права в данном случае и находятся под угрозой, то исключительно мои!

— Сядь, пожалуйста, успокойся и попробуй объясниться.

Я сел на место и, на сей раз не дожидаясь приглашения, хлебнул водички. Игра шла уже по-крупному, она становилась для меня непозволительно рискованной, но не мог же я признать свое поражение, если декан, несомненно, ошибался, а я чувствовал свою правоту?

— Я, сэр, категорически протестую против необходимости сорок раз за годы учебы в колледже посетить церковную службу, с тем чтобы быть допущенным к защите диплома. Я не понимаю, по какому праву колледж принуждает меня хотя бы раз выслушать служителя какой-либо религии, хотя бы раз внять христианским гимнам, взывающим к христианскому божеству, меня, убежденного атеиста, которому, честно говоря, претят вероучение и религиозная практика любого рода и толка! — Меня понесло по-настоящему, и, захоти я остановиться, уже бы не смог, хотя и чувствовал себя ослабленным. — Мне не нужно, чтобы профессиональные моралисты в своих проповедях наставляли меня, как я должен себя вести. И бог мне для этого совершенно не нужен. Я вполне способен вести добропорядочную жизнь, не исповедуя верований недоказуемых и невероятных, которые, на мой взгляд, детские сказки, принимаемые на веру взрослыми и ничуть не более основательные, чем вера в Санта-Клауса. Полагаю, декан Кодуэлл, что вам знакомы труды Бертрана Рассела. Бертран Рассел, выдающийся английский математик и философ, в прошлом году был удостоен Нобелевской премии по литературе. Одним из литературных трудов, за которые он и был награжден Нобелевской премией, стало всемирно знаменитое эссе, впервые обнародованное в форме публичной лекции еще в тысяча девятьсот двадцать седьмом году и озаглавленное «Почему я не христианин». Вам знакомо это сочинение, сэр?

— Сядь, пожалуйста.

Последовав указанию, я, однако же, не умолк:

— Я спрашиваю, известно ли вам чрезвычайно важное эссе Бертрана Рассела. Полагаю, что нет. А мне оно, напротив, очень хорошо знакомо, потому что в бытность мою капитаном школьной команды Клуба заядлых спорщиков я заучивал его целыми абзацами. И не забыл — поклялся себе в том, что никогда не забуду. Это эссе и целый ряд сочинений к нему примыкающих представляют собой возражения Рассела не только против христианских представлений о боге, но и против концепций божественного начала, проповедуемых всеми ведущими мировыми религиями, каждую из которых знаменитый ученый считает и неистинной, и необыкновенно опасной. Если бы вы прочитали это эссе — а я настоятельно рекомендую вам сделать это для расширения вашего духовного кругозора, — то поняли бы, что Бертран Рассел, один из величайших логиков, равно как математиков и философов, именно при помощи логики последовательно разрушает доказательства существования бога: аргумент первопричины, аргумент естественного закона, аргумент целесообразности, нравственные аргументы в пользу существования бога и аргумент искупления несправедливости. Ограничусь двумя примерами. Во-первых, обосновывая несостоятельность аргумента первопричины, он утверждает: «…если все должно иметь причину, то должен иметь причину и бог. Если же может существовать нечто не имеющее причины, то этим нечто может быть природа, точно так же как и бог, а значит, аргумент первопричины абсолютно недействителен». Во-вторых, отвергая аргумент целесообразности, он говорит и пишет: «Неужели вы думаете, что если бы вас наделили всемогуществом и всеведением да еще дали бы в придачу миллионы лет, чтобы совершенствовать созданный вами мир, то вы не смогли бы создать ничего лучшего, чем Ку-клукс-клан или фашисты?»[1]Он вскрывает изъяны в вероучении Христа, каким тот изображен в Четвероевангелии, отмечая, что малейшие доказательства исторического существования Христа отсутствуют. На взгляд Рассела, самым серьезным нравственным изъяном евангельского Христа была вера в ад и адские муки. Рассел говорит и пишет: «Я не могу представить себе, чтобы какой-нибудь человек, действительно отличающийся глубокой человечностью, мог верить в вечную кару», — и далее обвиняет Христа в мстительной жестокости по отношению к тем, кто не прислушается к его словам. Затем Рассел с присущей ему методичностью рассказывает о том, что церковь была и остается «противником прогресса и улучшения во всем, что ведет к уменьшению страданий в мире, ибо ей угодно приклеивать ярлык нравственности к определенному узкому кодексу правил поведения, которые не имеют никакого отношения к человеческому счастью». Религия, утверждает он, основана прежде всего и главным образом на страхе. На страхе перед таинственным, на страхе перед неудачей, на страхе перед смертью. Страх, утверждает Бертран Рассел, является прародителем жестокости, и неудивительно поэтому, что жестокость и религия шагали сквозь века рука об руку. Нам нужно, говорит он, завоевывать мир разумом, а не рабской покорностью тем страхам, которые он порождает. Вся концепция бога совершенно недостойна свободных людей, заключает он. Таковы мысли нобелевского лауреата, подкрепленные его совокупным вкладом в философию, логику и теорию познания, и я целиком и полностью согласен с ними. Изучив их и самым тщательным образом проработав, я намерен руководствоваться ими в практической жизни, на что, сэр, — я надеюсь, вы не будете этого отрицать, — у меня имеется полное право!

— Сядь, пожалуйста, — повторил декан.

И я вновь сел. Я и сам не заметил, что в ходе своего монолога опять не усидел на месте. Должно быть, меня загипнотизировал зачин «китайского национального гимна», неумолчно звучащего в мозгу, и, как загипнотизированный, я отозвался на «Вставай…».

— Значит, вы с Бертраном Расселом на дух не переносите религии, — начал декан, — духовенства как такового да и никакой веры в божественное начало… Не переносите, Марк Месснер, еще сильнее, чем ты не переносишь соседей по общежитию, сильнее, чем ты, насколько я понял, не переносишь своего любящего и работящего отца, который только о том и заботится, чтобы с его единственным сыном ничего не стряслось, чтобы тот ни в чем не нуждался. Насколько я понимаю, отправка тебя в колледж изрядно пошатнула семейный бюджет, или я на сей счет заблуждаюсь?