Книга Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— Так точно, ваше величество! Разрешите идти?!

— Вчера у вас был неважный вид. Вы не больны, часом?

— Никак нет, ваше величество! — Казачий генерал покраснел, как мальчишка. Еще бы — на первом совещании от него разило перегаром за версту. Но теперь вряд ли он возьмет в руки стакан…

— Идите, Вячеслав Иванович. — Отослав генерала, Михаил Александрович повернулся к Фомину.

— Как вы планируете одолеть бригаду Грязнова?

— Генерал Молчанов прикрывает Ачинск воткинцами, сам с ижевцами и барнаульцами сейчас выдвигается на север к Красновскому. Грязнов не может не понимать, что отсечен от своих. А потому будет прорываться назад. Там и состоится бой. Силы примерно равные, но у ижевцев конница и артиллерия. С фланга красных подожмут поляки — там два батальона первого полка и уланский дивизион.

— Он может отступить или прорваться в другом месте?

— Нет, только на переселенческий Большой Улуйский участок. И попытаться пройти северо-западнее через Бычков. Это катастрофическая потеря времени — сзади насядут казаки Волкова. Так ведь, Сергей Николаевич?

— Так! — согласился Войцеховский и ткнул карандашом в карту. — Если они потеряют эту ночь, то завтра к полудню мы их зажмем здесь. Но удержат ли воткинцы другую бригаду?

— Должны! — уверенно ответил Фомин. — Надо рискнуть. Это наш единственный шанс окончательно разгромить 30-ю дивизию, пока красные подставились. Если используем его, то появится возможность нанести удар по 35-й дивизии. И без помех атаковать Красноярск. Если нет — то мы попадем в клещи, и хуже того, оказываемся между молотом и наковальней…

Кемчуг

— Без царя в голове и то жить нельзя, а тут воевать?! Ну, ничо, «ижи» краснюков под Ачинском побили, а мы их в Красноярске побьем. С царем-то Михайло Александровичем все перемогем!

— Тока бы свои вовремя добрались, от Иркутска дорога не ближняя! Целая императорская армия нас выручать идет!

— А мы им подсобим малехо. Покажем сучьим детям, как перевороты затевать. Враз укорот сделаем…

— Секим башка будем!

Начальник 4-й Уфимской стрелковой генерала Корнилова дивизии, моложавый, не достигший еще сорока лет, генерал-майор Павел Петров непроизвольно улыбнулся, слушая солдатские разговоры и пересуды. Прошло всего двенадцать часов, и он не узнавал своих солдат. Апатия и уныние, терзавшие дивизию вот уже почти два месяца, после злосчастной сдачи Омска, исчезли почти совершенно. Ведь таковы люди — они верят в свою счастливую судьбу, даже отъявленные циники. И надеются на чудо. И не зря…

Поток счастливых новостей, невероятных в их безнадежном положении, пробудил в стрелках угасший и замороженный декабрьской вьюгой боевой дух. И вместо бездонной пропасти сна на ночлеге, у костров снова зазвучал веселый смех. Да и сам генерал, чего греха таить, разуверился в счастливом исходе — поражения давили душу, и только одна мысль терзала ее — добраться бы до Забайкалья живым да людей вывести…

Вскоре предстояло драться, но солдаты были готовы к этому. И желали боя. Но мало в строю бойцов, способных держать винтовки в руках, — тиф косил беспощадно. Уфимская дивизия была не только одна из самых лучших в белой армии, но и самой укомплектованной. Превосходный людской материал, добрую половину которого составляли неграмотные и дремучие башкиры с татарами (а потому на них практически не действовали «сладкие» напевы большевистской пропаганды), напоминал первые дни великой войны, и тот порыв, с которым шли в бой «за веру, царя и отечество».

Сейчас этот девиз возродился заново, словно Феникс из клубов дыма, пламени и пепла, дух поднялся почти до жертвенного порыва, но оставшихся в строю солдат насчитывалось чуть больше трех тысяч — пятая часть от того, что имелось раньше. Да еще столько же сидело на облучках обозных саней или металось в бреду на тех же повозках рядом с такими же несчастными.

Генералу отвели больше суток на переформирование, немыслимо короткий срок, но Павел Петрович делал все возможное и невозможное. Три полка дивизии — Уфимский, Михайловский и Татарский — были сведены в батальоны. Пусть не в четыре роты, как полагалось по штату, а в три, но это были полнокровные подразделения, в две сотни штыков. Совсем как в августе четырнадцатого, когда он в последний раз видел такие многолюдные и сильные роты. Да еще с приданной каждому батальону пулеметной командой из шести «кольтов» или «виккерсов», что вместе с ящиками патронов были получены из польских эшелонов. Щедрые паны передали и две трехдюймовки с полусотней снарядов на ствол — артиллеристы с радостью приняли подарок, ведь свои пушки дивизия бросила в поспешном отступлении.

Четвертый полк дивизии, 14-й или «второй» Уфимский, передав здоровых солдат в действующие части, стал запасным батальоном. Генерал приказал направлять туда всех обозников других частей, что прибились к уфимцам, и своих немощных или слабосильных солдат. Таких набралось свыше тысячи двухсот человек, и батальон был оставлен на охране обоза. Из него Петров планировал выдергивать запасных на восполнение потерь, ведь переформированной бригаде предстояло идти на штурм Красноярска.

Вместе с уфимцами в атаку должна была пойти и 8-я Камская стрелковая адмирала Колчака бригада генерала Пучкова, свернутая таким же образом из дивизии и пополненная из расформированных частей. Даже пулеметы и пушки передавались поляками в той же пропорции, да и камцы с уфимцами были словно братья-близнецы (добрая половина «соседей» также состояла из башкир и татар).

Лишь одно обстоятельство несколько беспокоило, даже чуточку напрягало. К ночи бригаде предстояло выступать, и она пойдет вперед, на Красноярск, вот только вести разведку почти нечем — конные взводы при батальонах едва насчитывали три десятка всадников…

Генерал вздохнул и твердым шагом направился к светящимся окошкам дома, где расположился штаб. Тесновато, конечно, но не зря говорится, что в тесноте, да не в обиде. Тяжело людям на морозе, ведь станция с поселком буквально забиты под завязку, то ли еще отступающими, то ли уже наступающими частями белой армии.

— Павел Петрович. — За спиной генерала раздался голос начальника штаба подполковника Ивановского.

— Вы чего на улице-то?

— Покурить вышел, в доме не продохнуть. К вам князь Кантакузен приехал! У печи сейчас греется, — усмехнулся офицер и, поймав вопросительный взгляд генерала, «с чем подъехал-то», ответил:

— Прибыл в ваше распоряжение…

— Угу, — радостно крякнул Петров. Действительно, не было полушки, а тут золотой империал дали. Он сейчас размышлял, где бы полный эскадрон кавалерии взять или хотя бы казачью сотню, а тут бывшая Уфимская кавалерийская дивизия как снег на голову сваливается, вернее как манна небесная.

— Какие части дивизии на помощь прислали?

— Павел Петрович, ее же расформировали. В два полка свели, по три эскадрона, гусар нам передали, улан камцам. Обозы частично в полки, а всех остальных влили в первую кавалерийскую дивизию. Так что наш князь сейчас командир полка в четыре сотни сабель, с шестью пулеметами.