Книга Цыганский барон - Дженнифер Блейк

Это Родерик, высокий и стройный, стоял в дверях рядом с неким дородным господином. В его голосе как будто звенели острые льдинки.

— Опля! — скомандовал Этторе.

Демон гавкнул и сел, высунув язык и выжидающе виляя хвостом.

Пирамида рассыпалась. Секунду назад она стояла — прочная и надежная под ногами Мары, — а секунду спустя между нею и твердым паркетным полом не осталось ничего, кроме воздуха. Она выдохнула, как ее учили, и расслабилась, сгибаясь вперед по ходу падения. Внезапно ее подхватила целая сеть рук. Ухмыляясь от уха до уха, гвардейцы еще мгновение подержали ее на руках, пока она не перевела дух, потом слегка подбросили и бережно поставили на ноги.

Этторе повернулся к Родерику и широким жестом указал на Мару:

— Как видите, мой принц, в наших руках дама была в полной безопасности — как новорожденный младенец в своей колыбельке. Хотя сама она в это не верила, вы-то можете поверить!

Принц был недоволен. Он ничего не сказал, но недовольство сквозило в его позе, в развороте плеч, в бронзовой неподвижности его лица. Он перевел взгляд на Мару и оглядел ее, не упуская ничего: ни растрепанных волос и неприличного костюма, ни влажных, раскрасневшихся щек, ни виноватого и встревоженного выражения, угадывающегося за весельем и торжеством, написанным у нее на лице.

— Великолепно! — Мужчина, стоявший рядом с Родериком, вышел вперед, схватил руку Этторе и энергично потряс ее. — Просто потрясающе! Какое самообладание, какая сила и ловкость! Хотел бы я попробовать, но, увы, я слишком часто злоупотреблял радостями жизни и не гожусь для акробатики.

— Мсье преувеличивает, — Этторе поклонился, вежливо благодаря за комплимент.

— Уверяю вас, даже пробовать не стоит, — отклонил приглашение гость, похлопывая себя по весьма заметному брюшку. — Но как грустно думать, что мой отец, служивший в армии Наполеона, был способен, сидя в седле, ухватиться руками за потолочную балку конюшни и подтянуться вместе с лошадью!

— Невероятно! — воскликнул Этторе, округлив глаза.

— Да.

— Извините меня, Алекс, — сказал Родерик, — я не представил вас. Моих телохранителей вы знаете, позвольте представить вам эту даму, с которой вы так хотели познакомиться, мадемуазель Инкогнито. Шери, это известный писатель Александр Дюма.

— Благодарю за добрые слова, Родерик. Мадемуазель, я очарован. Принц рассказал мне вашу историю. Какая восхитительная загадка! Настоящий сюжет для романа… надо будет это обдумать.

— Боюсь, это будет довольно жалкая история.

— Ни в коем случае, — надменно возразил он, — если я за нее возьмусь.

— Ну, может быть, — согласилась Мара, улыбаясь его обходительности и простодушному зазнайству.

Он был высок ростом, вальяжен, хорош собой. Ему было за сорок — мужчина в расцвете лет. На нем был великолепно скроенный сюртук и брюки наимоднейшего фасона, впечатление портил только жилет из ослепительно красной парчи с золотой вышивкой, обтягивающий его широкую грудь. Пышно вьющиеся темно-русые волосы слегка поседели на висках. Голубые глаза выделялись на лице цвета кофе, очень сильно разбавленного молоком. Всем было известно, что его бабка была негритянской рабыней на плантации в Вест-Индии, принадлежавшей его деду, а были они обвенчаны или нет, никто не знал. В Новом Орлеане ему пришлось бы стыдиться своего происхождения, но здесь, в Париже, оно лишь добавило пикантности его образу.

— Я очень рада с вами познакомиться, — добавила Мара. — Я с наслаждением прочитала ваши исторические романы, особенно «Три мушкетера».

— Вы забыли куда более важные вещи, но помните мою книгу? Я тронут. Не правда ли, человеческий мозг — удивительный инструмент? Он сам выбирает, что ему помнить, а что забыть.

— По-видимому, так. Но я рада, что могу сказать вам: из всего, что вами написано, эта книга и еще «Граф Монте-Кристо» безусловно являются шедеврами.

Долгие летние вечера в Луизиане она всегда проводила за чтением, а во время траура по Деннису книги стали для нее единственной отдушиной.

— Из всего, что мной написано! Прекрасные слова. Жаль, что Французская академия с вами не согласна. Они считают, что раз я много пишу, со мной можно не церемониться. Со мной и с моим дорогим другом Бальзаком, страдающим тем же недугом: слова даются ему слишком легко.

Этторе подошел к ним и щелкнул пальцами:

— Вот чего стоит ваша Академия. Вас будут помнить, мсье, когда тех, кто сейчас отказывает вам в приеме, забудут напрочь.

— А как же мсье Гюго, который тоже очень много пишет? — с улыбкой спросила Мара. — Насколько мне известно, он является членом Академии.

Дюма пожал плечами.

— Да, Виктор пишет много, хотя, разумеется, за мной ему не угнаться. Но даже великому Гюго пришлось четырежды подавать прошение — четырежды! — прежде чем он был принят, да и то решающую роль сыграло вмешательство герцога Орлеанского.

— Значит, это была политическая победа?

— Совершенно верно, мадемуазель. Но Виктор и впрямь считает себя политиком. Он достиг вершин в поэзии, в драме, в романах, в финансах и в будуаре. Политика для него — одна из немногих еще не покоренных вершин.

В своей открытости и насмешливом самоуничижении он как будто напрашивался на фамильярность.

— А как же вы, господин Дюма? У вас нет политических амбиций?

Дюма от души рассмеялся.

— У меня осталось еще много непокоренных вершин. Но все, чего я действительно хочу, — это иметь достаточно денег, чтобы писать, что мне нравится, и достроить свой дом. Вы проявили такое дружелюбие — все вы. Мне хорошо с вами. Я был бы очень рад, если бы вы все посетили мой дом, когда строительство будет завершено. Мы будем есть, пить и разговаривать, отпразднуем мой переезд в это восхитительное безобразие.

— Вы строите дом?

— Скорее памятник, — вставил принц.

— О да, памятник истории, мелодраме и всему тому, что я считаю прекрасным. Он будет уникальным в своем роде, потрясающим! Возможно, кому-то он покажется уродливым, но в нем будет множество прекрасных мест.

— То есть он будет копией своего хозяина? — предположил Родерик.

Александр Дюма устремил на принца скорбный взгляд.

— В один далеко не прекрасный день, мой дорогой друг, кто-нибудь всадит вам нож между лопаток или вырежет ваш острый язычок.

— А вы в один прекрасный день растратите на свои причуды больше, чем сможете заработать своим проворным пером, и вас выселят из Парижа за долги. Но это случится не сегодня. — Родерик окинул взглядом пустое помещение. — Я предложил бы вам стул, Алекс, но здесь, похоже, нет ни одного. Может быть, перейдем в гостиную?

Принц посторонился, пропуская гостя вперед. Повинуясь его жесту, остальные тоже потянулись прочь из галереи. Родерик коснулся плеча цыгана, сделал ему знак задержаться Когда в длинной галерее остались только черноволосый цыган, Мара и сам принц, он сказал: