Книга Солнце в руке - Буало-Нарсежак

только и думаю, что об этом золоте, которое на нас прямо-таки с неба валится. Как его использовать?

— Мне кажется… — начинает Жан-Мари.

— Ешь! Дай мне сказать. Мы не можем пойти с ним в банк, чтобы обменять на деньги. Или на акции, или на что там еще в этом же роде… Нам сразу же зададут кучу вопросов, как будто мы его украли! И между прочим, я не уверена, что это нельзя в какой-то степени назвать воровством.

— Да никогда в жизни…

— С другой стороны, мы не можем расплачиваться золотыми слитками с бакалейщиком или мясником!

— Можно посоветоваться с Ван Лоо, когда он вернется.

— Ты что, ни в коем случае! Я тебе запрещаю!

— Ну, ладно, ладно… Не злитесь.

Она резким движением подвигает к нему масло.

— Только не с ним!

— Но он же…

— Я сказала: нет! Я ему не доверяю. От такой кучи миллионов кто угодно потеряет голову!

— А почему бы нам не продать эти слитки в какой-нибудь банк? Так делают рантье, когда у них возникают денежные затруднения…

— Я об этом уже думала. Но как ты себе это представляешь? Мы будем каждый месяц таскать по слитку? Нас заподозрят.

— А почему бы просто не сказать правду?

— Потому что если ты находишь клад, то обязан о нем заявить. Правда, не знаю точно куда… Может быть, в жандармерию. Но государство забирает себе половину.

— Не может быть! Да с какой стати?

— Не исключено, что это — одна из причин, почему Ронан предпочел оставить его на дне.

— Ну уж нет! Я не согласен! Нам самим нужны эти деньги! И я буду искать их до тех пор, пока не найду!

— Сделай, как я прошу, Жан-Мари! Иди отдохни. Не будем пока спорить. Завтра я пойду с тобой. А потом схожу поговорить с господином Бертаньоном. Нотариусы умеют держать язык за зубами. И он сможет дать нам дельный совет. Не объяснять же всем и каждому, как к нам попали эти деньги! И почему мы должны мучиться, имеем ли право ими распоряжаться? В газетах это называется «отмыванием грязных денег» для дальнейшего легального использования…

Жан-Мари закуривает сигарету и удовлетворенно вздыхает.

— Так-то лучше! Если я вас правильно понял, крестная, выхода у нас нет. Либо мы обманываем всех, чтобы самим использовать эти миллионы, ни перед кем не отчитываясь, либо отдаем половину своего золота. Лично я уже все решил. Мы пойдем на обман!

— Никогда не говори таких слов, несчастный! У тебя ничего этого не было бы, если бы твой дед не убил этих людей!

— Крестная, да вы что? Ведь война была! Ну, ладно, не будем спорить. Успеем еще, когда найду этот чертов грузовик. Наверно, пойду часок посплю. Только сейчас понял, как устал.

Армель идет вместе с ним. Ей еще надо задать ему миллион вопросов.

— А как там, на дне?

— Камни и тина, как на разбитой дождем дороге. Там трудно осмотреть сразу все. Видишь только маленький квадрат, на который падает свет фонаря, и то прямо под руками, потому что плывешь. Ничего общего с пешей прогулкой. Это невозможно себе представить, если не увидишь собственными глазами.

— Так как же ты узнаешь, где грузовик? На ощупь?

— Может быть, и на ощупь. Мне наверняка придется там все ощупывать.

Он смеется. Ему весело. Его распирает гордость оттого, что он сумел преодолеть первоначальный страх.

— А рыб ты видел?

— Так вот что вас, крестная, пугает! Ну да, видел пару-тройку. Они подплывают, останавливаются, и мы смотрим друг на друга. А потом они исчезают. Ты даже понять не можешь, видел их или тебе показалось, так они быстро удирают.

— Крупные? Жан-Мари, прошу тебя, не смейся! Пойми, я стараюсь быть там с тобой!

— Да я вижу, вы это от доброты. Но не придумывайте то, чего нет. Как вам объяснить? Там, на дне, вы не перед аквариумом стоите и рассматриваете, что тут рядом, а что подальше… Раз уж вас так волнуют рыбы, то вот, например, вдруг вы видите рыбину прямо у себя под носом, то есть я хочу сказать, сразу за стеклом маски. Она как будто в упор на вас смотрит, а потом — раз! — и ее уже нет. Там все время что-то шевелится, но только вы не видите, что именно, а видите как бы само движение. И даже не движение, а его тень. Как будто проводите фонарем перед зеркалом. В море — другое дело, там видишь рыб стаями, целыми косяками. А в озере все не так. Тут каждый сам по себе. Съедобных водорослей нет, значит, им приходится все время охотиться, чтобы прокормиться. Они видят, как ты выпускаешь пузырики газа, и сразу мчатся проверить, что это такое. Во всяком случае, я именно так это понимаю. Но главное, что там чувствуешь, — ужасное одиночество.

— Бедный малыш, — шепчет Армель.

Неожиданно она сжимает его руку, а он с удивлением смотрит на нее. Он не привык к таким знакам внимания.

— Будите меня, не стесняйтесь, — говорит он. — Я могу и обед проспать. Если ваша тетя будет спрашивать, куда я подевался, можете ей сказать, что я пошел поработать на старый катер.

— Хорошо. Спасибо тебе за все, что ты делаешь для нас. Не думай, я тоже не сижу без дела. Когда-нибудь я тебе расскажу. Ну, иди отдыхай!

У нее созрел план. Она обдумывает его с того дня, как уехал Ван Лоо. Но сначала — позвонить. Она идет в кабинет. Чек заперт в правом ящике стола. Она достает его и перечитывает еще раз.

«Жорис Ван Лоо, 35, авеню де Мессин, Париж-8».

Достаточно пойти на почту, и она узнает номер его телефона. Название улицы ни о чем ей не говорит. Она слишком мало была в Париже, и это было так давно! Впрочем, она готова спорить, что Ван Лоо живет где-нибудь в районе Елисейских полей. А нужные сведения можно получить через банк. На первый взгляд что может быть общего у «Креди Агриколь» с фирмой «Кинокомпания Ван Лоо»? И чем мог привлечь голландца сельскохозяйственный банк? Это само по себе выглядит подозрительно. Она выписывает адрес филиала: бульвар Османн, дом 89. Это легко проверить. Набирает номер и просит к телефону Гастона Морена, кассира. Она получила чек, но не уверена, что он обеспечен. Гастон Морен — стародавний ее знакомый, и он обещает, что выяснит все сейчас же. Действительно, вскоре он уже готов поделиться с ней информацией.

— С компьютером, — объясняет он, — никаких проблем. Можете быть спокойны.