Книга Объект власти - Чингиз Абдуллаев

— Восьмое марта, — улыбнулся он.

— Действительно, восьмое, — улыбнулась она в ответ, — а ясовсем забыла, замотавшись с этой поездкой. Вчера за один день мне сделаливизу, взяли нам билеты, дома было полно проблем… Сегодня утром я чуть неопоздала в аэропорт.

— Понимаю, — кивнул Дронго.

— Я знаю, — отозвалась она, — у вас глаза понимающегочеловека. Может, поэтому вы так нравитесь женщинам.

— Вашей коллеге Чаговец я не очень нравлюсь, — заметилДронго. — Значит, бывают исключения.

— Мы об этом говорили, — напомнила Нащекина, — у каждогосвои пристрастия. Ей, наверное, нравится генерал Богемский. У них много общего.

Самолет легко оторвался от взлетной полосы, взяв курс наНью-Йорк. Дронго, уступивший место у окна женщине, старался не смотреть виллюминатор.

— Не любите летать, — вспомнила Нащекина. — Я обратилавнимание, что вы никогда не смотрите вниз.

— Терпеть не могу, — подтвердил Дронго. — Два часа лета яеще могу выдержать, а восемь или девять — это уже слишком. К тому же теперь нампредстоит почти все время лететь над океаном.

— Насколько я знаю, вы много раз бывали в Америке, да и надругие континенты тоже летали. Или вы передвигались по морю?

— Конечно нет. Повсюду только летал. Летал и боялся. Терпетьне могу подниматься в воздух. Хотя только в США был раз десять. Приходится.Кстати, в Чикаго я тоже был. Очень интересный город.

— А я не была, — вздохнула Нащекина. — Хотя в Америке быладва раза. Один раз у друзей в Сан-Франциско, а второй — в Вашингтоне наконференции.

— Между разведчиками уже проводятся совместные конференции?— усмехнулся Дронго.

— Я ездила туда от другой организации, — дипломатичнопояснила Нащекина. — И не ловите меня на каждом слове. Хотя я думаю, чтоамериканцы прекрасно знают, кто и зачем к ним приезжает. Как и мы знаем почтивсе о прибывающих к нам. Учтите, обратно мы сначала полетим в Берлин, а ужоттуда в Москву.

— Очень популярный маршрут, — пробормотал Дронго. — Что-томы долго взлетаем.

— Разве? По-моему, мы уже взлетели.

— Табличка не гаснет, — показал Дронго. — Когда самолет ужевзлетел, табличка «Застегнуть ремни» обычно гаснет.

— И вы их сразу расстегиваете?

— Никогда в жизни. Но выключенная табличка на меня действуетумиротворяюще.

Не успел он закончить фразы, как табличка погасла. Обавесело рассмеялись. Стюардесса начала разносить напитки и еду. В полетах Дронгостарался почти не есть, но от небольшой дозы спиртного, которая снимала стресс,неизменно при этом возникающий, не отказывался.

— Вы думаете, что Бачиньская может знать что-то особенное озаказчиках? — поинтересовалась Нащекина.

Они оба вели себя так, словно не было того поцелуя у негодома.

— Мне кажется, да.

— Но Дзевоньский не позволил бы ей узнать больше, чемполагалось. Он — профессионал. А если она что-то знает, то уже сообщила об этомполиции.

— Бачиньская не знает, кто именно хочет ее убить. Ведь уДзевоньского были сотни клиентов.

— Возможно, — согласилась она. — Странно, что в группеДзевоньского столько поляков.

— Ничего странного. Он сам поляк и поэтому привлекалзнакомых земляков. Судя по всему, он знал семью Бачиньской. А с другой стороны,отношения между русскими и поляками всегда были сложными. Как у французов снемцами или с англичанами. Или у турков со славянскими народами Балкан. Усоседей частенько непростые отношения.

— С поляками особенно…

— Да. Я как-то читал размышления одного русского философа отом, что движению на Запад России всегда мешала Польша, которую, в своюочередь, в Европе рассматривали как своего рода вал против грозного восточногососеда. Наверное, сказалось и то, что поляки — славяне по происхождению —приняли католичество, оказавшись вместе с литовцами самыми восточнымикатоликами в Европе. А это линия разделения цивилизаций, если хотите.

— У нас накопилось слишком много претензий друг к другу, —заметила Нащекина. — Даже сейчас. Нашему руководству очень не нравится ихактивное вмешательство в дела Украины. Судя по тому, как они себя ведут, полякисобираются стать самыми верными союзниками американцев в Европе, даже потеснивнемцев и французов.

— Уже стали, — кивнул Дронго.

— Да, наверное. И еще они не могут простить нам Катыньскойтрагедии, как будто за грехи Сталина должны отвечать мы все. Хотя я их понимаю,ведь было убито столько офицеров, цвет польской интеллигенции.

— Не уверен, что они вправе предъявлять такие претензииименно сегодня, — возразил Дронго. — Трагедия в Катыни произошла приопределенных исторических обстоятельствах, которые нельзя игнорировать. Нужнопомнить всю историю.

— Я вас не совсем понимаю.

— Дело в том, что, едва возникнув, благодаря Октябрьскойреволюции, польское государство стало угрожать существованию своих соседей. Вдвадцатом году поляки даже начали войну, захватив в том числе и Киев. КраснаяАрмия отбросила их к Варшаве, но во время преследования так увлеклась, чтополучила сильнейший контрудар. Тысячи красноармейцев попали в плен, тысячи былиинтернированы в Пруссию, тысячи погибли. Советское правительство тогдасогласилось на разделительную линию, отдав полякам западные Белоруссию и Украину.Важно учитывать, что все те люди, которые стояли у власти в тридцать девятом исороковом, — Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный, Тимошенко — не могли забыть,что сделали поляки с их соотечественниками в двадцатом и в последующие годы.Попавшие в плен красноармейцы умирали с голода, их забивали до смерти, пытали,мучили. Из них живыми почти никто не вернулся.

Кроме того, к этому времени Сталин и его окружение хорошопредставляли себе, что значит иметь у себя в тылу двадцать тысяч подготовленныхлюдей, большая часть которых — офицеры. Такой опыт уже был, когда во времяПервой мировой войны сформировали целый корпус из пленных чехословаков. Кстати,существовали такие же венгерские и польские части. И что произошло?Чехословацкий корпус поднял мятеж в тылу, где не было регулярных войск, и всеедва не закончилось свержением Советской власти.

— Это, по-вашему, оправдывает убийства в Катыни? — задалавопрос Нащекина.

— Погодите. Я хочу сказать, что у Сталина и его окружениябыл этот негативный опыт. Вспомните о поведении Польши на границах с СоветскимСоюзом все двадцать лет до начала Второй мировой войны. Это были постоянныепровокации, обстрелы, засылка диверсантов и шпионов, рейды бандформирований.После того как поляки отказались пропускать войска СССР в случае войны сГерманией, а англичане и французы откровенно торпедировали заключениесовместного союзного договора, Советский Союз был вынужден заключить договор сГерманией, подписав акт Молотова—Риббентропа. По нему предусматривался разделПольши и вхождение Прибалтики с Финляндией в сферу влияния Советского Союза.Договор был обоюдовыгодным, но направленным против Польши и прибалтийскихнародов. Хотя благодаря ему Литва вернула себе Вильнюс, который поляки нехотели ей возвращать ни при каких обстоятельствах. Сейчас они об этомпредпочитают не вспоминать, но Вильнюс Литве подарил именно Сталин.