Книга Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

ибо Нгаи заботился о нас, и мы не испытывали недостатка в пище.

Но по мере того, как мы превращали в пастбища все больше и больше терраформированного вельда и дикие звери Кириньяги стали испытывать давление охочих до пахотной земли людей, подобные инциденты стали учащаться, а их последствия сделались серьезнее.

Я сидел у огня в своем бома и смотрел на равнины, кое-где утыканные акациями, ожидая, когда поднимется солнце и прогреет утренний воздух, и тут молодой Ндеми примчался из деревни по извилистой тропе.

– Кориба! – вскричал он. – Пойдем быстрее!

– Что произошло? – Я с трудом поднялся.

– На Джуму напали физи! – выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание.

– Одна гиена или много? – спросил я.

– Думаю, что одна. Не знаю.

– Он жив?

– Джума или физи? – уточнил Ндеми.

– Джума.

– Думаю, что мертв. – Ндеми помолчал. – Но ты же мундумугу. Ты можешь вернуть его к жизни.

Мне польстило, что он приписывает такое могущество своему мундумугу, но, естественно, если его товарищ действительно погиб, я ничем не мог бы ему помочь. Я пошел к себе в хижину, выбрал некоторые травы, особо эффективные для борьбы с инфекциями, и прибавил к ним несколько листьев дерева кат, чтобы дать пожевать Джуме (на Кириньяге у нас нет анестетиков, а галлюциногенный транс, вызываемый листьями кат, по крайней мере, помог бы ему забыть о боли). Все это я сложил в кожаный кисет и повесил на шею. Потом выбрался из хижины и кивнул Ндеми, который повел меня к шамба отца Джумы.

Когда мы достигли этого места, женщины уже начали погребальную песню, и мне оставалось только бегло осмотреть то, что осталось от несчастного Джумы. Одним укусом гиена отхватила ему большую часть лица, а другим – левую руку. Потом сожрала большую часть груди, прежде чем жители деревни наконец отогнали ее.

Коиннаге, наш потомственный вождь, прибыл несколькими минутами позже.

– Джамбо, Кориба, – приветствовал он меня.

– Джамбо, Коиннаге, – ответил я.

– Надо что-то с этим делать, – сказал он, оглядев тело Джумы, над которым уже кружили мухи.

– Я прокляну гиену, – ответил я, – а ночью принесу в жертву козу, чтобы Нгаи принял душу Джумы.

Коиннаге с тревогой посмотрел на меня, поскольку он меня боялся, но произнес:

– Этого недостаточно. За последний месяц гиены загрызли уже второго здорового юношу.

– Наши гиены пристрастились к человечине, – согласился я. – Это потому, что мы оставляем им на съедение больных и стариков.

– Значит, надо перестать оставлять им на съедение больных и стариков.

– У нас нет выбора, – проговорил я. – Европейцы считают это дикарским обычаем, и даже Техподдержка пыталась нам его запретить – но у нас нет лекарств, чтобы облегчить их страдания. Чужакам он кажется варварским, но в действительности это акт милосердия. С тех пор как Нгаи даровал первому кикуйю палку-копалку, в наших обычаях всегда было оставлять гиенам больных и стариков, когда приходил их час умереть.

– У Техподдержки есть лекарства, – возразил Коиннаге, и я заметил, что двое юношей подошли поближе и прислушались. – Возможно, надо попросить их помочь нам.

– Чтобы они прожили дольше на неделю или месяц, а потом их похоронили бы в земле, как христиан? – фыркнул я. – Нельзя быть одновременно кикуйю и европейцами. По этой причине мы и прилетели на Кириньягу.

– Но что дурного в том, чтобы попросить их о лекарстве для наших стариков? – спросил один молодой человек, и Коиннаге с явным облегчением выдохнул от того, что не он произнес этот аргумент.

– Если сегодня принять их лекарства, то завтра вы примете их одежду, машины и бога, – ответил я. – Если история и способна чему-то научить нас, так именно этому.

Вид у них по-прежнему был неуверенный, так что я добавил:

– Многие расы стремятся вперед, к Утопии, а кикуйю следует смотреть назад, в более простое прошлое, когда мы жили в гармонии с землей и не были испорчены обществом, к которому никогда не принадлежали. Я жил среди европейцев, я посещал их школы и университеты и говорю вам: нельзя прельщаться песнями сирен, что издают их технологии. То, что работает у европейцев, не работало для кикуйю в то время, когда мы обитали в Кении, и не сработает сейчас на Кириньяге.

Словно подчеркивая важность моего заявления, вдали, в вельде, мрачно захохотала гиена. Женщины прекратили погребальную песнь и придвинулись друг к дружке.

– Но нужно же что-то делать! – запротестовал Коиннаге, его ужас перед гиенами на миг перерос страх перед мундумугу. – Нельзя, чтобы эти твари продолжали уничтожать наш урожай и пожирать наших детей.

Я мог бы объяснить, сейчас наличествует временный дисбаланс из-за того, что травоядные несколько снизили темпы размножения, приспосабливаясь к уменьшению пастбищ, и что темпы размножения гиен за год почти наверняка подстроятся под них, но люди бы меня не поняли или не поверили. Им нужны были решения, а не объяснения.

– Нгаи испытывает наше мужество, желая увидеть, достойны ли мы жить на Кириньяге, – ответил я наконец. – Пока время испытаний продолжается, надо вооружать наших детей копьями и отпускать на выпас скота только парами.

Коиннаге покачал головой:

– Гиены пристрастились к человечине, а два юноши кикуйю даже с копьями ничего не сделают против стаи гиен. Нгаи явно неугодно, чтобы физи пожрали Его избранный народ?

– Нет, неугодно, – согласился я. – В природе гиен – охотиться на травоядных, как в нашей собственной – возделывать землю. Я ваш мундумугу. Вы должны верить мне, что время испытаний скоро закончится.

– Как скоро? – спросил кто-то.

Я пожал плечами.

– Может, спустя два сезона дождей. А может, три. – Сезон дождей был дважды в год.

– Ты стар, – продолжил говоривший, собрав всю храбрость, чтобы возражать своему мундумугу. – У тебя нет детей, и это дарует тебе терпение. Но те из нас, кто родил сыновей, не желают ждать два или три сезона дождей, каждый день задаваясь вопросом, а вернутся ли наши дети с полей. Нужно что-то предпринять сейчас же.

– Я старик, – согласился я, – и мне это дарует не только терпение, но и мудрость.

– Ты – мундумугу, – сказал наконец Коиннаге, – и у тебя свой способ преодоления трудностей. Но я – верховный вождь, и у меня есть мой. Я поведу людей на охоту, и мы убьем всех гиен.

– Отлично, – ответил я, потому что ожидал такого решения. – Организуй охоту.

– Бросишь ли ты кости, чтобы узнать, будет ли нам сопутствовать удача?

– Мне нет нужды бросать кости, чтобы предвидеть результаты вашей охоты, – ответил я, – потому что вы крестьяне, а не охотники. Вы потерпите неудачу.

– Ты не станешь нас поддерживать? – возмутился кто-то.

– Вам не нужна моя поддержка, – сказал я. – Я дам вам свое терпение, ибо это все, что вам нужно.

– Мы обязаны превратить этот мир в Утопию, – возразил Коиннаге. Его представление о смысле этого термина было крайне расплывчатым, но он отождествлял его с хорошими урожаями и отсутствием врагов. – Что ж это за Утопия, если в ней дикие звери