Книга Гремучий Коктейль 6 - Харитон Байконурович Мамбурин

станет. Для этого его и пригласили. Любой, кто попытается заручиться его поддержкой — тут же окажется целью для всех остальных.

— Люди Заавеля — идиоты. Не могли оставить хавн, — цедит джинн.

— А это что-то поменяло бы? Смертный недоверчив и подозрителен. По вине Амадея, — произносит пустые слова посланник бога.

— А Амадей последние полтораста лет был идиотом. По твоей вине, — толстые губы рыжего подрагивают в едва заметной улыбке.

— Он попал мне под горячую руку.

— Ой ли? — небольшие глаза вместилища Маркера щурятся.

Намек. Намек на то, что они все, могущественные и умнейшие бессмертные, живущие непредставимое смертным количество лет, всего лишь игрушки Книги. Популярная еще тысячу лет назад версия о том, что Книга — не просто приз, а тот, кто руководит Игрой, не потеряла популярности ни на гран. Они все этого боятся.

Еще сильнее Элефар боится того, что Книга знает о том, что он боится. Знает… и наслаждается этим.

Игра идёт очень и очень давно. Настолько давно, что большая часть Игроков уже просто живёт, играя не в поиски Инструмента Творца, а уже между собой. По своим собственным правилам, о которых они когда-то, устав уничтожать вместилища друг друга, затем восстанавливаться, и согласились. Так что да, они с маридом Маркером действительно являются смертными врагами. Между ними протекли реки крови, были разрушены тысячи планов и устремлений, каждый из них десятки раз сокрушал противника, но…

Это все в прошлом. Теперь они — то ли Игроки в самой вялотекущей игре Древа Жизни, то ли заключенные Сердечника, обреченные вечно гнить в этом мире.

— Или быть стертыми из небытия, как поступили с Амадеем.

Элефар ощутил слабый интерес к такому возможному исходу. Даже его бог бы не смог уничтожить демона.

— Может он — и есть Книга? — предположил божественный посланник.

— Опять эта твоя теория о том, что книга может быть не книгой, а чем угодно? — недовольно зыркнул на него нежащийся на диване марид, — Ты в своем уме? Мы сколько тут уже сидим? А если выяснится, что нам здесь надо найти не книгу, а вообще что-то непонятное, то я сам на себя руки наложу! Или Дайхарда попрошу, все равно ему уже услуг оказал довольно… Нет! Книга — это Книга!

— Ты чего разволновался? — удивился Элефар.

— Потому что в отличие от вас, малобожников, мы, джинны, верим в Творца, — недовольно завозился Маркер, устраиваясь поудобнее, — Есть Творец и есть его Книга. Она не может быть… не Книгой.

— Потому что если Книга не Книга…

— Не договаривай, старый враг. Иначе мы вновь столкнемся как когда-то, — посуровел марид, — Я рискну собственной сутью и буду согласен миллионы лет копошиться в пепле, что останется после войны от этого мира, чем допущу от тебя оскорбления своей веры!

— Давай обойдемся без этого, — примирительно ответил посланник бога, — Давай по старинке.

— Лучше давай наблюдать за твоим неслучившимся союзником, — вздохнул Маркер, — Этот смертный появился не просто так. Вполне может статься, что конец Игры уже близок.

Глава 7

— Боярыня Корочкина-Одолевская, к вашим услугам! — бодро рявкнула почти шарообразная женщина крайне невысокого роста, проникшая в ресторан «Континенталя», а затем, состроив умильно-добродушную физиономию, рванула к не успевшему встать со стула мне, вцепляясь ручками в рукав, — Очень приятно познакомиться с вами, ваше сиятельство!

— Взаимно, боярыня, — состроил я приличествующую физиономию, — Присоединяйтесь.

— Ох, я совсем не голодна! — застенчиво прощебетал этот шарик жира, проворно забираясь на свободный стул, — Разве что чайку…

«Чайку» в понимании Корочкиной-Оболевской было достаточно, чтобы прокормить меня в течение пары дней. Вместе с котом. Впрочем, я ничуть не возражал против этого акта еды. Такой наглядный урок о том, что много жрать — вредно, был вполне полезен для Пиаты, с восхищением рассматривавшей трамбовку пищи в колобка. Боярыня еще успевала трещать с Кристиной, у которой аж косы за спиной извивались от такого напора, и даже строить глазки Азову. Отошедший от бурной пьянки сын графа периодически тряс головой, явно пытаясь убедить себя, что ему это мерещится. Бойкой боярыне было определенно за сорок.

Запитав свое пышное тело и дождавшись, пока я попрощаюсь с женой, боярыня взмахом полной ручки открыла портал в блеклый и какой-то пожухлый мир, представляющий из себя покрытую вялой травой равнину, посреди которой стоял дом. В нем мы обнаружили портал, ведущий в Головной Дворец Объединенной Америки. Истинная боярыня в дипломатическом Приказе, надо же.

Однако, сразу в портал мы не прошли.

— А давайте пока тут быстренько переговорим, ваше сиятельство? — душевно улыбнулась та, кто должен был просто сопроводить меня на Совет Герцогов, а затем перетереть с правительством Америки те преференсы, что получит Русь от внедрения моего изобретения.

— Нам есть о чем? — вздёрнул бровь я.

— Да уж, есть немножко, — покивала шарообразная дама, — Я, уж простите, не первый год замужем, да и нашего императора простаком называть — преступление, так уж будьте любезны, сообщите дипломату его императорского величества о своих личных планах на проводимое… мероприятие!

— Сообщить — могу, — великодушно решил я, — Открывайте портал в Москву, я позвоню принцу Андрею, и изложу всё, что может заинтересовать его величество.

Такой ответ боярыне очень не понравился.

— Встреча с Герцогами начнется через полчаса, ваше сиятельство, — утратив лучистость, процедила она, — Мне необходимо знать до неё, о чем вы собираетесь говорить с ними, особенно с Эриком Дарквиллом, наедине!

— Вы всерьез думаете, что меня волнуют ваши задачи? — улыбнулся я, — Или ваша искренность, боярыня?

— Князь! — взвизгнула она, теряя самообладание.

— Либо мы немедленно проходим во Дворец, либо я прострелю вам обе ноги, боярыня Корочкина-Одолевская. Даю на раздумья три секунды. Раз.

Говорить «два» не понадобилось. При виде револьвера колобок обрела удивительную резвость в сторону портала, открытого ждущим с другой стороны родственником, скучающим на диване в одном из залов дворца. Сунув револьвер назад в кобуру, я приветственно кивнул незнакомому человеку, и сам уселся на диван. Боярыня пыхтела, злобно глядя на меня.

— Знаете, что такое «честь», боярыня Корочкина-Оболевская? — задумчиво проговорил я, — Это не просто свод писаных правил и ваша личная репутация, это еще и репутация предков. Если она присутствует, также как у… ну я не знаю,