Книга Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я говорю это, и мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Юлия поднимает вверх большие пальцы обеих рук.
– Глупости. Все в LKAB хорошо зарабатывают. Мой братец даже купил новую машину и снегоход. Как только я закончу школу, тоже устроюсь работать в LKAB, – сообщает Оскар.
– Вот именно. Они платят нам за молчание. Чтобы все жители работали в LKAB. Все хотят заработать, но так мы продаем душу. Душу Кируны.
Эту фразу я отрепетировала. Она мне попалась в одной книге, которую я читала. Юкико бы точно вспомнила ее название. Мне все свистят и аплодируют. Я пытаюсь найти глазами Альбина, но его не видно. Надеюсь, он тоже аплодирует. Он вполне мог бы встать и тоже поаплодировать. Аплодисменты стоя.
– Кируна погибнет без LKAB. Ты считаешь, что шахту нужно закрыть? Тогда все жители переедут. Гарантирую, – говорит Силла.
– Я не говорю, что нужно закрыть шахту.
– Ну, тогда выбора нет – только снести некоторые дома. Чтобы шахта продолжала работать и твой отец получал зарплату, – говорит Линус.
Кровь приливает к лицу.
– Вот именно. Ведь там работает твой отец. Может, ты хочешь, чтобы он стал безработным? Ведь тогда ты сможешь поселиться в своем замечательном Блэкхорне, – язвит Оскар.
Линус и Оскар хлопают друг друга по ладоням, и Стина делает предупредительный жест, поднимая указательный палец.
Я тщетно ищу поддержки Юлии: она как будто приросла к стулу.
– Я…
– Вот мы тебя и подловили, – восклицает Оскар.
– А вот и нет!
Во рту пересохло. Не могу подобрать нужных слов. Все аргументы, которые я заранее готовила, как будто улетучились.
– Ты плохо слушал! Майя не сказала, что хочет, чтобы шахту закрыли, – говорит Сафия.
– Мы выиграли! – произносит Оскар.
– Ничего вы не выиграли! Это же не соревнование! Да и наши доводы были более вескими! – говорит Альва.
От недостатка кислорода у меня кружится голова и бросает в холодный пот. Стина цыкает на нас, чтобы мы перестали шуметь.
– Всё, успокойтесь. Вы очень хорошо поработали, обе команды. Хорошо сформулировали аргументы. Независимо от того, что мы думаем об изменениях в Кируне, нам есть о чём подумать.
Снова раздаются аплодисменты. Все встают и выходят из класса. Я пытаюсь найти глазами Альбина, но он уже ушел. И тут я натыкаюсь на Юлию.
– Я выглядела совсем жалко?
– Ты была лучше всех!
– Но я не смогла парировать последний аргумент.
Юлия смеется и говорит, что даже политики не могут ответить на все вопросы.
– Уж твоя бабушка точно.
Хотя тут Юлия ошибается. У бабули всегда есть что ответить. И даже немного больше.
18
Снег скрипит под снегокатом. Изо рта вылетает пар, как сигаретный дымок. Когда мы были помладше и поглупее, то играли, будто курим. Стояли в сугробе, сняв варежки, зажимали между указательным и средним пальцами палочку, подносили ко рту и дули. И в холодный воздух изо рта вылетало облачко пара.
Юлия сидит на снегокате, а я, стоя на полозьях, отталкиваюсь левой ногой. Мы едем посередине дороги, потому что там плотный снежный наст и снегокат хорошо скользит. Увидела бы нас Карола, с ней бы случился инфаркт. У Юлии на рукаве всего один светоотражатель, а мы едем по дороге. Мы чувствуем себя по-идиотски из-за того, что взяли с собой снегокат. Но уже ничего не поделаешь. Мы уже почти доехали до района Егерь. Он находится далеко, на другом конце города. Этот район никогда не станет моим. Мама, папа и Молли несколько часов назад вернулись домой. Молли прижалась к моей щеке и серьезно посмотрела мне в глаза.
– Это лучший в мире дом. У меня теперь будет своя комната. Обещай, что переедешь туда.
Я вытягиваю губы в трубочку и чмокаю Молли в нос, пытаясь рассмешить.
Мне неохота заходить в дом. Сначала хочется присмотреться к нему с порога, понять, правильный ли мы сделали выбор.
– Какая же ты тяжелая, – говорю я, запыхавшись, когда мы взбираемся на вершину холма.
Юлия смеется и слезает со снегоката. Мы спускаемся стоя, вместе – так быстрее. От резкого холодного ветра горят щеки и на глазах выступают слезы.
Вот мы и приехали. Стоим перед темно-серым двухэтажным домом с балконами и открытыми террасами. В одном из соседних с нашей будущей квартирой окон горит свет. А в самой квартире темно. В ней никто не живет. Мы заглядываем в кухонное окно.
– Помнишь, как у тебя застрял язык в старой сушилке для белья в саду? – спрашивает Юлия, и у меня вдруг начинает болеть язык.
– Знаешь, я не могу об этом говорить.
Юлия смеется. Кухня свежевыбелена. Так нам, во всяком случае, кажется – сложно разглядеть. В ней нет ничего оригинального. Ни скрипучего пола, ни высокого потолка, ни простенков.
Мы переходим к следующему окну, чтобы заглянуть в другую комнату, и по колено проваливаемся в снег.
– Похоже, это твоя будущая спальня, – говорит Юлия.
Щеки у нее раскраснелись. Волосы торчат из-под шапки. Юлия расчищает подоконник от снега.
– А какой будет твоя спальня? – спрашиваю я.
Тут я не могу себя контролировать, и слова срываются у меня с языка.
Юлия больше не смеется. Как будто у нее внутри выключили свет. Включили и выключили.
– Не знаю.
– В новом доме в Лулео?
– Он и мама хотят туда переехать.
– А ты?
Юлия смотрит на меня сердито.
– А ты как думаешь? Я этого не хочу. Но маму не переубедить. У нее одна любовь на уме.
– Но вы не можете переехать.
Юлия возвращается к снегокату, садится на него, откидывается назад и смотрит на небо. Вчера было видно северное сияние – небесный танец зеленых сполохов. А сегодня слишком облачно и ничего не видно. Но мне кажется, я слышу, как северное сияние искрится в небе.
– У Рикарда есть свой дом. Мама там была, и он ей очень понравился.
Такое ощущение, что Юлия беседует с небом, а я – просто случайный слушатель.
– Она меня не слушает.
– А ты не соглашайся на переезд. Я этого не переживу. Правда. Я не смогу без тебя.
Мой голос дрожит. Юлия закрывает глаза. Мимо проезжает машина. На мгновение снег освещается фарами, и снова становится темно.
– Папа говорит, что она спятила. Но ему-то что волноваться. У него своя семья. Уверена, что мама понимает, насколько трудно мне будет переехать.
– Ну перестань. Оставайся жить с отцом!
Юлия открывает глаза.
– Они собираются купить дом в Ломписе, побольше.
– Да ладно!
– Я не брошу маму.
– Но
