Книга Пламенный покров - Ксения Леонидовна Кулимова

пока оно не дошло до нуля. Я остался жив благодаря случайности, о моём существовании не знает ни один человек, как и о том, что я пережил. Прости меня.

Печник говорил медленно и сквозь зубы, чтоб не выпускать из полумёртвого спокойствия срывающиеся тонкие отголоски давно застывших слёз. Даглас опустился обратно на пол и подогнул одно колено к груди, устало положив на него лоб и впав в разрушительное уныние, схватившее хребет бурным колючим холодом, словно разросшимся розовым кустом.

— Я просто хотел, чтобы ты ничего не боялась. Чтоб в твоей голове не было всего того кровавого мусора, который вбит в мой же мозг по самые корни… Ты уже слишком много перетерпела для такого. Я хотел… во что бы то ни стало сделать так, чтоб мою судьбу не повторил ни один живой человек.

Ему не удалось прижать чёрствое чувство сострадания и противно отекающей по телу печали, и последние слова прозвучали, дрожа через гортань, хрипло и на выдохе, будто в истеричном протесте цепляясь за губы.

— Не может быть.

Лойс угрюмо отшатнулась. Он так же беспросветно одинок, как она. Ненавистный людьми уродливый демон, сломанный изнутри, как мутно застывший в прошлом, облитый кровью часовой механизм. Но готовый обогреть ещё одно такое же несчастное существо.

Дать ей то, что сам никогда не имел.

Теперь она всё поняла. И великодушие мужчины сжало ей сознание в панически трясущуюся частицу, готовую взорваться на обрывки из прошлых глухих убеждений. Чтобы родилось что-то новое.

— В это трудно поверить. Я сам до сих пор не могу, — Даглас силой вытолкнул из дурно звенящей головы кровавое месиво жутких воспоминаний. Она теперь ещё больше испугалась… он монстр в её глазах, паук на железных ногах, который украл её и затащил в кошмар…

— Мне… мне жаль.

Внезапно едва слышный голос Лойс отвлёк печника от бешеного пустого самокопания. Он поднял меркнущий взгляд. Бледное осунувшееся лицо расстроенной девушки вымокло в слезах.

Она так долго не плакала. Первый раз она выпустила из себя всю грязную ярость, тупой страх и… благодарность.

Находя невидимые причины для осточертевшей злобы, Лойс не учла, что ей не желали зла.

— Ох, Лойс…

Даглас в растерянном, чутком порыве испуганной вины и сострадания, почти буквально терзающем в осколки его рёбра, бережно прижал к себе Лойс, маленькую, бесконечно печальную, с дрожащими губами и текущими блестящей рябью слёз глазами.

Ещё много времени утечёт, прежде чем она полностью доверится ему и перестанет клеймить дьяволом. Он так же глупо терялся, его жестоко бросало из крайности в крайность, как корабль без руля, но всё проходит.

Сейчас она спокойна, стыдливо прильнула к его жёсткой груди и тихо, подрагивая от нехотя уходящих слёз, слушает, как прерывистым лязгом бьётся его металлическое сердце.

5

— Даглас?! Даглас, вставай!

Он приоткрыл глаза, по зрачкам резанула мрачная красная вспышка. Демон медленно, будто плавал в густой смоле, тронул саднящий лоб. На перчатках остались липкие багровые капли, источающие синий сырой пар.

Кровь…

— Ты не ушиблась? — Даглас с трудом поднялся на ноги, будто его обязали цепями в неподвижный паучий кокон. Нона в ответ отрицательно помотала коротко стриженой головой.

— А вот ты — да. Чёрт тебя дёрнул спасать эту лошадь… — девушка недовольно бубнила себе под нос, хотя изнутри вся зябко трепетала от подавленного волнения.

— А что с ней?.. — печник принял из рук подруги бинты и начал наскоро перевязывать себе голову, как она его учила. Его меньше всего волновал дребезжащий до лихорадочного припадка колокольный звон, погребальный грохот и истошные человеческие крики. Где Вильгельмина?..

— Когда часовня упала, тебя отбросило, а её придавило. Вот результат, — Нона сухо указала на переднюю половину пегой лошади, безжизненно валяющуюся в красной кирпичной пыли на площади. По её голубому, заплывшему мертвенным бельмом глазу бегала голодная муха, а розоватые и склизкие лёгкие и кишки тянулись к растрёпанной груде деревянных балок и кирпичей, плюясь и харкая кровью.

Виски Дагласа сдавило до пульсирующей темноты, а к горлу мокро и мерзко подкатил комок печальной тошноты. Что же теперь делать…

— Соберись.

Голос медсестры ввинтился в голову сотней гвоздей, разрывающих мозг в беспорядочное месиво из внутреннего жалобного и потерянного с концами крика и глубоких, едва ощутимых мыслей. Перед глазами уродливо убитая морда Вильгельмины, обломки стен, разбитые колокола, ошмётки живых людей…

Как… как тогда…

— Даглас Джордан Панневер! — в чувство его привёл мощный воспитательный подзатыльник от подруги. Та нетерпеливо нахмурилась, искренне расстроенная тем, что друг опять впадает в испуганную прострацию, в данный момент абсолютно недопустимую.

Даглас встретился с ней глазами, полными мерцающих слёз и терзающего огорчения, словно ему в самую душу пустили ядовитых змей, сжирающих её хладнокровно и беспечно, как тлеющую падаль.

Нона проникновенно сжалилась над парнем, опустилась на колени и, взяв его лицо в свои ладони, ласково вытерла его слёзы большими пальцами. В её взгляде не пылало ни одной злой искры осуждения.

Так или иначе, он пережил то, что она бы не смогла. В такие моменты легко простить слабость при виде окружающей тебя смерти.

— Как мы… как мы их повезём?.. — заикаясь от лезущих наружу гиблых и безутешных чувств, спросил Даглас, растерянно повернув голову на кое-как сбитую телегу. В ней рядом лежали трое раненных солдат, притихшие в мучительном сне и суровые, и один вражеский пленный, без сознания и полумёртвый.

— Я не знаю… но… — девушка смекалисто щёлкнула пальцами, хотя при этом сомнительно сощурилась, оглядываясь по сторонам. — Мы можем достать другую лошадь!

— Долго, они погибнут, пока доедут до лазарета… — тут Дагласа осенило, и из состояния болотистого серого переживания он выкарабкался сияющим, как храмовый купол. — Слушай, а что если я потащу телегу?

— Ты с ума сошёл? — уже привычная к бредовым идеям демона, больше подтвердила, чем спросила врач, скептически подняв бровь. — С больной головой? Ты её вообще потянуть сможешь?

— Я не знаю, но попробовать стоит, — без промедления, Даглас воодушевлённо поднялся, подошёл к телеге, кряхтя взвалил на плечи грубо срубленную оглоблю и